авторского взгляда на человека, греховного по своей природе, но способного к очищению и совершенствованию, дающимся в суровой борьбе с самим собой. Такими видятся ему Бетховен и Моцарт, Паскаль и Расин. Даже Иисус Христос у Мориака предстает слабым и колеблющимся, но тем более велик его подвиг самоотречения ради людей.

Грешная и уязвимая природа не освобождает человека от ответственности за свои деяния. В книге о жизни Расина он пишет, что судьба наша — в нас самих, мы ткем ее, как паук свою паутину, сами выбираем себе друзей и возлюбленных; в жизни очень мало непредсказуемых событий, почти все, что с нами происходит, — дело наших рук. Нельзя судить о людях единственно на основании их помыслов. Сфера событий не менее существенна. Отсюда естествен интерес Мориака к современной истории и желание в ней непосредственно участвовать.

Начиная с тридцатых годов, Мориак активно занимается журналистикой. «Мы из тех, — пишет он в одной из поздних книг, — кого любовь к Христу и упование на царство Божье не могут отвратить от интереса к деяниям человеческим, от той зловещей истории, которая развертывается изо дня в день и зовется политикой». Деятельность Народного фронта во Франции, гражданская война в Испании, наступление фашизма и развязывание второй мировой войны получают у Мориака непосредственный отклик и заставляют размышлять об истоках европейской трагедии. Ее главную причину писатель видит в подмене истинных ценностей ложными, христианской идеи мифом земного рая. Убежденный противник тоталитаризма во всех его формах, Мориак видит в фюрерах всех мастей «инфернальных богов, существующих для математического уничтожения смертных». На земле Испании идет дьявольская игра, в которой «люди разных лагерей умирают за Христа, короля или за Сталина, забывая евангельскую истину о том, что Бог есть любовь». Мысль о механистичности тоталитарных режимов — одна из излюбленных у Мориака. Подмостки Европы кануна второй мировой войны похожи на сцену театра, и «если когда-нибудь трагедия фюрера обретет своего Шекспира, понадобится постановка в духе Кокто: зрители увидят машину».

Замена Человекобога Богочеловеком для Мориака, как и для русского автора «Бесов», — всегда дьявольское искушение. Одна из глав «Дневников» так и называется — «Демон Испании». И разыгрываются бесовские игры не только в Испании, а на всем европейском пространстве. Цена этих игр — человеческие жизни, с которыми тираны не считаются. Уже Наполеон «выдал однажды» этот ужасный секрет: «Что для меня какой-нибудь миллион людей?» У Мориака существует вечный тиран. Но по вечным законам бытия, люди из породы цезарей всегда проигрывают, ибо есть лишь одна сила в мире, которая меняет предуготовленный жребий, — христианство.

Эта вера поддерживает Мориака и в период болезни — рака горла, — потребовавшей операции и почти лишившей писателя голоса. Духовное перерождение, пережитое Мориаком в тридцатые годы, сказывается и в пору второй мировой войны. Под псевдонимом Форез он сотрудничает в подпольной прессе, публикует в 1943 году «Черную тетрадь»— гневный протест против нацизма и коллаборационизма, книгу в защиту народа Франции. Когда начались аресты и расстрелы антифашистов, Мориак вынужден скрываться.

В годы Четвертой республики Мориак вместе с левыми католиками выступает за независимость Алжира. Сотрудничество в газетах «Табль ронд», «Экспресс», «Фигаро» приносит ему славу выдающегося публициста, морального гида нации. Орден Почетного легиона писатель получает по представлению самого де Голля, а присуждение в 1952 году Нобелевской премии свидетельствует о его мировом признании. Восьмидесятилетие Мориака газета «Фигаро» отмечает специальным выпуском. Последним романом писателя становится «Подросток былых времен» (1969).

Умер Мориак 1 сентября 1970 года. Обширное наследие Нобелевского лауреата все еще продолжает издаваться, демонстрируя, что и в прозе, и в публицистике Мориак остается философом. Как сам он свидетельствует в стокгольмской речи, более всего его страшит и влечет тайна зла, проявляющаяся и во всеобщей истории, «которой движет жажда державной власти», и в жизни всякого человека.

В эссе «Роман» Мориак признается, что всю жизнь его интересовали только три темы: человек и Бог, человек и Совесть, человек и Любовь. Названная триада — дважды круг, ибо у Мориака Бог, Совесть и Любовь выступают синонимами, а человек, сколь бы ни было значимо его социальное и историческое лицо, прежде всего человек в изначальном смысле.

Подобно Достоевскому, Мориак видит гибельную притягательность призрака свободы. И если она столь опасна для каждого человека, то во сто крат трагичнее, когда целые нации и народы творят из нее кумира, подменяя цель средством. «Антисталинизм — да! Антикоммунизм — нет», — сказал Мориак после войны, отделяя коммунистическую идею от преступных путей ее воплощения в жизнь. Коммунистические черты он видит в общинах первых христиан, тогда как современные партии, провозгласив борьбу за светлое будущее на земле, на самом деле превращают человека в марионетку. Великий обман и великий соблазн открывает Мориак в большевизме. Полемизируя с Андре Жидом, который хотел бы дожить до создания «государства без религии и общества без принуждения», Мориак предостерегает «этого неофита, что диктатура большевиков — одна из самых жестоких в истории человечества».

Но угроза диктатуры и свободы воли не останавливает тех, кто прельстился социальным мифом. Даже наиболее неподкупные, даже самые образованные, презревшие сиюминутные грубые материальные блага, соблазняются возможностью переделать мир, искоренить в нем зло. Мориак постоянно полемизирует с художниками, избравшими в философии и литературе эту дорогу, приемлющими идею насилия во имя грядущего счастья. «Революция сегодня заменила христианскую идею вечной жизни», — цитирует Мориак в Нобелевской речи одного из самых популярных писателей пятидесятых годов — Андре Мальро. «А что, если миф — это как раз и есть революция! И если жизнь — единственно существующая реальность?»— задает он вопрос автору книг об Испании и Индокитае, сражавшемуся в стольких революционных войнах. Потому, что всякая партийность для Мориака — зло. С уважением говоря о Марселе Кашене, «старом верном бойце», отдавшем жизнь делу рабочего класса, он считает, однако, что идея организации народа в рабочую силу выгодна в первую очередь буржуазным правительствам. И не только компартия, все партии, оказавшись у власти, «расчленяют живое тело народа», вводя систему и отсекая нервы, чтобы расчистить путь партийным вождям, каждый из которых стремится стать тираном.

Прозорливый политик, Мориак неоднозначно оценивает роль Советского Союза в тридцатые годы и пору гитлеровского нашествия. Даже в эпоху холодной войны он видит во внешней политике СССР разумное противостояние США, пытающимся прибрать к рукам Европу.

Американская экспансия страшит его прежде всего как экспансия духовная, опасная для европейских наций, имеющих «живую душу». В представлении Мориака рядом с «мифом революции» возникает «миф прогресса» — ущемления духовного материальным, подмены сущности жизни видимостью. Политические битвы сходятся у него с битвами