– Я тут у ваших соседей рубашку купил, – в другой его руке действительно был пакет от Corneliani. – Хотелось бы галстук подобрать. Какой из этих, вы считаете, лучше?

Оксана как завороженная глядела в его светлые глаза.

– Девушка, – позвал он ее, – вы меня слышите?

– Да, да! – опомнилась Оксана. – А можно на рубашку взглянуть?

– Без проблем, – с готовностью откликнулся он и достал из черного элегантного пакета изумительной красоты темно-синюю рубашку. Шелк мягко струился в его руках, длинные пальцы ласково перебирали ткань.

– Какая красивая! – восхитилась Оксана от всей души. – Мне кажется, ее вполне и без галстука можно носить, с расстегнутым воротом – она же с коротким рукавом.

– С коротким, да, – кивнул он. А потом предложил:

– Давайте я ее надену с галстуком. А вы посмотрите и оцените, – и снова улыбнулся.

«Потрясающие зубы! – Оксана восторженно затаила дыхание. – Чудо!» А вслух сказала:

– Конечно, конечно! Примерочная вон там. Пойдемте, я вас провожу.

– Проводите, – он слегка дотронулся до ее плеча, ровно настолько, чтобы это выглядело знаком внимания, а не заигрыванием. – Только не уходите, хорошо? Вы мне нужны.

– Не уйду, не волнуйтесь, – прошептала Оксана. – Буду рядом, если что – я здесь.

Он скрылся за плотной шторкой. Оксана стояла рядом с примерочной кабинкой, скрестив руки на груди. «Ах, какой парень, – стучало у нее в голове, – и ведь достался какой-то счастливице…»

Тут шторка отдернулась, и она увидела его, обнаженного по пояс. Оксана отчаянно покраснела. Рубашку он все еще держал в руках и протянул ей синий шелк со словами:

– Вы не поможете? Пуговицы такие мелкие, и все застегнуты. Расстегните, пожалуйста.

Как во сне, Оксана взяла у него из рук рубашку и принялась, путаясь в петлях, расстегивать ее. Пуговицы действительно были мелкими, петли тесными, и дело продвигалось туго. Она все время отвлекалась на торс стоявшего перед ней мужчины. Это затягивало процесс еще больше, так как девушка смутилась настолько, что пальцы отказывались ей повиноваться, а в горле совершенно пересохло, и ей ужасно хотелось пить.

Когда последняя пуговица была расстегнута, она протянула рубашку ему обратно. Он задержал ее руку в своей, как бы ненароком, но от этого Оксана стала пунцовой, и он это заметил, так как улыбнулся.

– У вас совершенно невероятные глаза, – вкрадчиво произнес он.

– Почему? – шепотом откликнулась она.

– Что – почему? – он удивился.

– Почему – невероятные?

– Была такая актриса – Роми Шнайдер, слышали? – Оксана покачала головой.

– Поверьте мне, очень красивая. У вас глаза – как у нее.

Девушка наконец отняла руку и нерешительно задернула шторку. Не прошло полминуты, и шторка опять отодвинулась. Он надел рубашку, но не застегнул ее.

– Обратный процесс, – его голос звучал почти умоляюще, – пожалуйста, один я не справлюсь.

Из-за его высокого роста Оксане пришлось поднять руки. Она застегивала льющийся шелк непослушными пальцами, изредка касаясь ими его груди – гладкой, теплой, совершенно не потной, несмотря на жару. От него исходил потрясающий запах – сухой, смолистый запах нагретого солнцем дерева и сигарного дыма. Она с наслаждением вдыхала его, а он, усмехаясь про себя, наблюдал, как подрагивают ее ноздри…

– Ну вот, – она чуть отступила от него, но он уже протягивал ей один из галстуков.

– Вы умеете завязывать? – спросил он.

– Умею, – обрадовалась Оксана, – нас этому учат. Вам какой узел?

– Гранчестер, – улыбнулся он, – справитесь?

– Справлюсь, – и действительно, галстук она укротила гораздо быстрее, чем пуговицы. Голубой галстук подошел идеально.

– Отлично, – пискнула она, – великолепно. Вам так идет.

– Я подумал и решил взять оба, – сказал он, рассматривая себя в зеркало.

– Мудрое решение, – кивнула Оксана, с замиранием сердца представляя, как сейчас она начнет снова расстегивать ему рубашку и чего это будет ей стоить. Но он зашел в кабинку и задернул штору. Оксану, однако, охватило разочарование, почти обида. Она с грустью думала о том, что сейчас он расплатится и уйдет, и она больше никогда его не увидит. Перебирала висящие на дубовой стойке кашемировые костюмы, она ощущала обиду, сравнимую разве что с горем ребенка, которому пообещали игрушку, но не купили, и не просто не купили, а дав поиграть, потом отобрали и поставили обратно на магазинную полку.

– Я хотел бы встретиться с вами, – словно через ватное одеяло раздался его голос, и Оксана не поверила тому, что слышит: – Если не возражаете.

Как сквозь сон она услышала и свой голос:

– Не возражаю.

– Меня зовут Олег, – сказал он, пока она упаковывала галстуки.

– Меня – Оксана, – она боялась поднять на него глаза.

– Вы сегодня вечером свободны? – спросил он. – До которого часа вы работаете?

– До четырех, – не веря своему счастью, почти прошептала она, – потом свободна.

– Вы любите китайскую кухню?

Оксана терпеть не могла экзотическую кухню вообще, а китайскую особенно. Ее восточноевропейский организм не переваривал никакой экзотики, но она с готовностью закивала:

– Люблю.

– Тогда я зайду за вами ровно в четыре, – подвел он итог и, словно нехотя, покинул магазин.

…Американцы это называют – Piece of cake – проще не бывает. Даже неинтересно. Но эта глупая девушка обеспечит идеальное алиби – красивое алиби…

Он скорее почувствовал, чем услышал вздох отчаяния и безысходности. Или это жизнь вытекала из нее по капле вместе с кровью? Олег взял Катрин за безвольно лежащую вдоль тела руку и нащупал на тонком запястье пульс – частый и прерывистый. Да, с морфином он явно переборщил. Необходимо вывести ее из этого состояния – но как она примет всю чудовищность того, что он с ней сделал? Но, похоже, если он оставит все как есть, жить ей недолго. Если он не поможет ей сейчас – ее ничто не спасет. Она слабела с каждым часом.

Олег знал о наркотиках если не все, то очень многое. При этом сам никогда не кололся. Баловство с марихуаной не в счет – курение травки так и не стало для него пагубной привычкой. Несколько раз он вдыхал кокаиновые дорожки – но едва почувствовал, что засасывает – отказался от белого порошка раз и навсегда. Только она, Катрин, стала его вожделенным наркотиком – тут он прозевал момент.

Итак, он знал о наркотиках много – они давали ему возможность манипулировать людьми – слабыми и уязвимыми. Торговать наркотой он счел ниже своего достоинства. Случай с Юркой Смолиным оказался единичным, и когда того посадили, он с презрительным спокойствием обрубил все концы, оставив себе десяток ампул – немного, на крайний случай.