Сент-Джеймс оторвался от созерцания картины и спросил у Рут Бруар:

— Как случилось, что вы обнаружили ее сегодня утром? Она была здесь, в доме? Среди вещей вашего брата?

— Она была у Пола Филдера.

— Мальчика, чьим наставником был ваш брат?

— Он отдал ее мне. Маргарет решила, что он что-то украл, потому что он никому не давал свой рюкзак. Но в нем оказалась картина, и он тут же отдал ее мне.

— Когда это было?

— Сегодня утром. Полицейские привезли его из Буэ.

— Он еще здесь?

— Где-нибудь в парке, наверное. А что? — Лицо Рут стало серьезным, — Вы же не думаете, что он украл ее, правда? Потому что это не так. На него это совсем не похоже.

— Можно, я возьму ее с собой, мисс Бруар? — Сент-Джеймс коснулся края картины. — Ненадолго. Обещаю, что с ней ничего не случится.

— Зачем?

Вместо ответа он лишь добавил:

— Если вы не возражаете. Вам не о чем волноваться. Я скоро ее верну.

Рут взглянула на картину так, словно очень не хотела с ней расставаться, что, вне всякого сомнения, так и было. Однако она почти сразу кивнула и убрала книги с краев холста.

— Надо найти ей хорошую раму, — сказала она. — И подходящее место в доме.

Она передала холст Сент-Джеймсу. Взяв у нее картину, он резко переключился на другую тему.

— Полагаю, вы знали, что у вашего брата была связь с Синтией Мулен, мисс Бруар?

Рут выключила лампу на столе и повернула ее так, как она стояла прежде. Он решил, что ответа не будет, но она все-таки заговорила:

— Я застала их вместе. Он сказал, что собирался рассказать мне обо всем позже. Сказал, что женится на ней.

— Вы ему не поверили?

— Слишком часто, мистер Сент-Джеймс, мой брат заявлял, что наконец-то нашел «ее». «Она — та самая», — говорил он обычно. «Эта женщина, Рут, определенно та самая, которая мне нужна». И он всегда верил в то, что говорил… потому что, как многие люди, всегда принимал бегущие по коже мурашки сексуального влечения за любовь. Проблема Ги была в том, что он был не в состоянии пойти дальше. Поэтому когда влечение угасало — а это рано или поздно случается, — он думал, что это смерть любви, не понимая, что это лишь возможность ее начала.

— Вы говорили с отцом девушки об этом? — спросил Сент-Джеймс.

Рут шагнула к модели военного музея, стоявшей посреди комнаты на своем столе. И смахнула с ее крыши несуществующую пыль.

— Он не оставил мне выбора. Он отказывался расстаться с ней. А это было неправильно.

— Почему?

— Она еще совсем девочка, почти ребенок. У нее нет опыта. Я никогда не возражала, когда он баловался с женщинами постарше, именно потому, что они были старше. Они знали, что делали, хотя могли не знать, что делал он. Но Синтия… Этой было слишком. С ней он перегнул палку. Мне оставалось только пойти к Генри. Я просто не знала, как еще уберечь их обоих. Ее — от разбитого сердца, а его от позора.

— Но и этот способ оказался нехорош, правда?

Она повернулась к модели спиной.

— Генри не убивал моего брата, мистер Сент-Джеймс. Он его пальцем не тронул. У него была такая возможность, но он не смог заставить себя воспользоваться ею. Поверьте мне. Не такой он человек.

Сент-Джеймс видел, насколько необходимо Рут Бруар верить в это. Стоит ей дать волю своим мыслям, и она окажется лицом к лицу с виной, которая ее просто раздавит. А ей и так приходится терпеть страшные муки.

— Вы уверены в том, что именно вы видели из окна в то утро, когда умер ваш брат, мисс Бруар?

— Я видела ее, — сказала она. — Она шла за ним. Я ее видела.

— Вы видели кого-то, — мягко поправила ее Дебора. — Кого-то в черном. Издалека.

— Ее не было в доме. Она шла за ним. Я это знаю.

— Арестован ее брат, — сообщил Сент-Джеймс, — Похоже, полиция считает, что раньше они допустили ошибку. Может быть, и вы видели не Чайну Ривер, а ее брата? Он мог надеть плащ, и всякий, кто раньше видел ее в этом плаще, увидев в нем его… Неудивительно, что вы решили, будто видите Чайну. Произнося это, Сент-Джеймс избегал смотреть на жену, зная, как она отреагирует на любой намек на то, что кто-то из Риверов замешан в преступлении. Но были вопросы, которые требовали ответов, невзирая на чувства Деборы.

— Может быть, обыскивая дом, вы искали и Чероки Ривера? — спросил он у Рут. — Может быть, вы проверили и его спальню, а не только ее?

— Я проверила только ее спальню, — возразила Рут Бруар.

— А комната Адриана? Там вы не искали? Или комната вашего брата? Чайны там не было?

— Адриан не… Ги и эта женщина никогда… Ги не…

Голос Рут замер.

Другого ответа Сент-Джеймсу и не было нужно.

Когда дверь гостиной закрылась за посетителями, Маргарет, не откладывая в долгий ящик, принялась выяснять отношения с сыном. Правда, он попытался последовать примеру гостей и покинуть комнату, но она встала в дверях, как стена, и преградила ему путь.

— Сядь, Адриан. Нам надо поговорить.

Она услышала в своем голосе угрозу и пожалела, что не может контролировать себя, но ее запасы материнской нежности, и без того не бесконечные, порядком поистощились за последнее время, а кроме того, настала пора взглянуть фактам в лицо: Адриан был трудным ребенком с того самого дня, когда впервые увидел свет, а трудные дети часто превращаются в трудных взрослых.

Она долго считала своего сына жертвой обстоятельств и списывала на это его многочисленные странности. Ощущение опасности, вызванное присутствием в его жизни мужчин, которые его не понимали, она долгие годы считала причиной снохождения и заторможенного состояния, из которого ее сына не могло вывести ничто, кроме торнадо. Страхом, что его бросит мать, выходившая замуж не один, а целых три раза, оправдывала его неспособность жить своей жизнью. Травма, перенесенная в раннем детстве, делала понятным тот кошмарный инцидент с публичной дефекацией, результатом которого стало его исключение из университета. Любым его выходкам Маргарет неизменно находила оправдание. Единственное, чего она не могла понять, так это намеренного обмана той самой женщины, которая пожертвовала своей жизнью ради того, чтобы его существование стало более приятным. И за это она требовала компенсации. Если не в виде мести, которой она так жаждала, то хотя бы в виде объяснения.

— Садись, — приказала она. — Ты никуда не пойдешь. Нам надо кое-что обсудить.

— Что? — спросил он, и Маргарет с негодованием отметила, что его голос прозвучал не настороженно, а раздраженно, словно она покушалась на его драгоценное время.

— Кармел Фицджеральд, — сказала она. — Я намерена докопаться до сути.

Он встретил ее взгляд, и она увидела, что наглец принял вызывающий вид, словно подросток, пойманный за запретным делом, которое ему страшно хотелось совершить именно по причине его запретное™, чтобы тем самым без слов выразить свой протест. Маргарет почувствовала, как у нее зачесались ладони: так ей хотелось пощечиной стереть с его физиономии это выражение — верхняя губа чуть приподнята, ноздри раздуваются. Она сдержалась и подошла к стулу.