Один за другим уходили его старые товарищи: Дэн Инчао, Ли Сяньнянь, Ван Чжэнь. Сильно болел Чэнь Юнь, тоже проводивший зимы в Шанхае. Но Дэн все еще бодрился, хотя болезнь Паркинсона неумолило брала свое. У Дэна сильно тряслись руки и голова, он шаркал ногами, не в силах оторвать их от пола. 22 августа 1994 года он отметил в кругу семьи свое девяностолетие. Вновь был большой торт, все желали Деду здоровья и долгих лет жизни, шумели и веселились.

Однако в конце 1994-го Дэн почувствовал себя очень плохо. У него вдруг обнаружилась тяжелая легочная инфекция, и 22 декабря его госпитализировали — в очень хорошую армейскую клинику. Там он пролежал более полутора месяцев, до 7 февраля. Накануне Нового года по лунному календарю, в самом конце января, его в больничной палате навестил Цзян Цзэминь. Дэн пожал ему руку, попросив передать всем народам Китая свои теплые поздравления с праздником277.

Десятого апреля 1995 года он узнал о кончине Чэнь Юня. Один из последних ветеранов, с которым Дэна так много связывало, ушел навсегда. Оставались еще Пэн Чжэнь, Бо Ибо и старый друг Ян Шанкунь. Все уже были сильно постаревшими, но пока крепко держались за жизнь. (Они скончаются после смерти Дэна: в апреле 1997-го — Пэн Чжэнь, через год с небольшим — Ян Шанкунь, а в 2007-м — Бо Ибо.)

В 1996 году у Дэна обострилась болезнь Паркинсона, и 12 декабря его вновь увезли в ту же клинику. Болезнь осложнилась новой и на этот раз особенно тяжелой легочной инфекцией. Так что 1997 год он опять встретил на больничной койке, страшно исхудавший и ослабевший. Но все-таки 1 января с интересом посмотрел первую серию только что вышедшего телевизионного фильма о себе, который ему вроде бы понравился, хотя он совсем плохо слышал и медсестрам приходилось пересказывать ему закадровый текст. В течение одиннадцати дней он просмотрел все серии278.

В начале февраля его опять посетил Цзян Цзэминь, чтобы поздравить с очередным Новым годом. Дэн, в свою очередь, вновь просил передать поздравления всем народам страны, выразив на этот раз надежду, что в этом году ЦК партии во главе с Цзяном успешно выполнит две исторические задачи: распространит суверенитет КНР на Гонконг и проведет XV Всекитайский съезд Компартии Китая. (Официальная церемония передачи Гонконга Китайской Народной Республике была назначена на 1 июля 1997 года, а XV съезд собирался через два месяца после этого, в сентябре.)

Дэн очень хотел дожить до объединения КНР с Гонконгом и даже мечтал посетить этот город. Но судьба распорядилась иначе. К середине февраля ему стало совсем плохо, он стал терять способность дышать, и Чжо Линь с детьми поняли: это конец. Врачи уже ничем не могли ему помочь. 15 февраля Чжо и дети написали письмо Цзян Цзэминю и ЦК партии относительно будущих похорон. Дэн в свое время просил руководителей партии после его кончины устроить ему самые простые похоронные церемонии279, и родные высказали просьбу не проводить пышных похорон и не выставлять его тело для прощания. Траурный ритуал должен был пройти перед урной с прахом покойного[112], выставленной под его портретом. После окончания церемонии прах Дэна надлежало развеять над волнами Желтого моря280. Таково было его завещание.

Великий революционер и реформатор скончался 19 февраля 1997 года в 21 час 8 минут на 93-м году жизни.

***

Похороны Дэн Сяопина были организованы в точном соответствии с его желанием. 24 февраля руководители партии и государства простились с ним в клинике, где он умер. После этого тело перевезли в крематорий кладбища революционных героев. Десятки тысяч людей вышли на проспект Чанъаньцзе проводить его в последний путь. Что вывело их на улицу: сострадание, любопытство, любовь, кто знает? Большинство пекинцев остались дома. На следующий день в здании Всекитайского собрания народных представителей прошло траурное собрание. С речью, как и положено, выступил Цзян Цзэминь. Более десяти тысяч присутствовавших в зале встали, чтобы почтить память Дэна молчанием.

А через шесть дней, 2 марта, Чжо Линь в сопровождении члена Постоянного комитета Политбюро ЦК Ху Цзиньтао, будущего вождя компартии и КНР из четвертого поколения, развеяла прах мужа над просторами Желтого моря281.

Каждый раз, приезжая в Китай, я не узнаю его. Пекин, Шанхай, Чунцин, Сиань меняются с фантастической быстротой. Повсеместно идет строительство. Отели, жилые дома, офисы — всё рвется ввысь, «мерседесы» и БМВ несутся по новым проспектам, старые районы перестраиваются, люди одеваются все лучше. Жизнь бурлит, магазины ломятся от товаров, влюбленные парочки целуются на улицах. Никто уже с любопытством не ходит за иностранцами, как случалось совсем недавно, лет двадцать назад. С «заморскими волосатыми дьяволами» китайцы сейчас ведут бизнес, иностранцы теперь — партнеры, а не экспонаты в музеях истории колониализма. Даже в глубинке, в деревнях северо- и юго-запада, чувствуются изменения, хотя и не такие большие, как в городах. Но ведь Дэн никогда и не обещал, что зажиточным и цивилизованным станет сразу всё население Китая.

Особенно поражает Шанхай. Этот суперсовременный город, яркий, деловой, энергичный, бурлит с утра до глубокой ночи. Дорогие магазины всех зарубежных фирм, от Версаче до Мэйсис, выстроившиеся вдоль главных торговых артерий, Наньцзин лу и Хуайхай лу, полны народа. Старые френчи Мао и Дэна давно вышли из моды, все хотят одеваться красиво, по-западному. Женщины покупают дорогую косметику, яркие платья, изящные шляпки. А на другом берегу Хуанпу, в деловом квартале Пудун, тысячи бизнесменов «делают деньги». Здесь расположены филиалы крупнейших иностранных компаний, штаб-квартира «Сони» и множество китайских фирм. С понедельника по пятницу Пудун — китайская Уолл-стрит, зато в выходные он вымирает. Опустевшие небоскребы безмолвно жмутся друг к другу, и только туристы иногда нарушают тишину квартала.

Из окна моего гостиничного номера на двадцатом этаже весь Шанхай как на ладони. За водной гладью Хуанпу — притихшая громада Пудуна, а здесь, в даунтауне, жизнь, похоже, начинает пульсировать все быстрее. В европейском квартале поблизости от Хуайхай лу иностранные кафе и ресторанчики заполнены молодежью. Юноши и девушки пьют кофе, едят мороженое, они рады жизни. К шести вечера небо темнеет и город заливает многоцветье рекламы. «Макдоналдс» и «Кока-Кола», «Вольво» и «Панасоник». Разноцветные огни манят выйти на улицу.

Я брожу по ярким проспектам, смотрю на счастливую молодежь и невольно вспоминаю Гонконг. Такой же живой и яркий, как Шанхай. С не менее красивыми и влюбленными в жизнь молодыми людьми. И думаю о том, как четыре года назад, 4 июня 2009-го, гонконгская молодежь вышла на улицы почтить память павших защитников площади Тяньаньмэнь. Десятки тысяч людей заполнили улицы и площади, выражая свою скорбь и гнев. Ни в одном другом городе Китайской Народной Республики ничего подобного не произошло.

И дело тут не столько в страхе перед всесильным авторитарным режимом. В Китае действительно мало кто помнит о тяньаньмэньской трагедии. Дэн дал людям «хлеба и зрелищ», а также реальный шанс разбогатеть. И победил. Нынешние Шанхай, Пудун и Пекин, наполненные счастливыми молодыми людьми, — лучшие памятники этому человеку. «Социализм с китайской спецификой» оказался жизнеспособным.