Я огляделся. Обстановка в избе скромная, если не сказать – аскетическая. И прятать-то некуда. А впрочем – лето, печь топить не надо – спрячу-ка туда. Если уж будут обыскивать, то в печь полезут в последнюю очередь.

Я запустил руку в печь, нащупал уступ за чугунной решеткой и сунул туда бумагу, завернув ее в тряпицу. Вроде не видно. Для верности присыпал ее пеплом, а сверху наложил колотой лучины. Вот теперь порядок!

Поужинал скромно – огурцами со ржаным хлебом и копченой рыбой, запил ядреным квасом и – в постель.

Незаметно сморил сон. И не подозревал я тогда, что допустил ошибку. И спас меня случай.

Время было к полуночи, когда в дверь осторожно постучали.

– Воевода, открой!

Я прислушался: голос тихий, незнакомый. Не убийца ли это по мою душу?

Я поднялся с постели, взял в левую руку пистолет, взвел курок; в правой зажал нож. Подошел, как был – босиком и в исподнем – к двери. Прижался к стене сеней, чтобы, если выстрелят через дверь, меня не зацепило, и спросил:

– Кого нелегкая принесла в ночь глухую? Добрые люди по домам сидят.

– От Кучецкого я, с посланием, – раздался приглушенный голос.

Я отодвинул засов, ударом ноги резко распахнул дверь и приставил нож к горлу ночного визитера. Фу ты, и в самом деле лицо знакомое: видел у Кучецкого, один из слуг его.

– Ты один? Проходи!

– Неласково ты, князь, гостей встречаешь. – Визитер потер ладонью шею.

– Подожди, сейчас огонь зажгу.

Я почиркал кремнем, запалил масляный светильник. Свет тусклый, неровный, а после ночной темени прямо по глазам резанул.

– Чего Кучецкой передавал, давай бумагу.

– Нет бумаги, на словах велено обсказать.

– Так говори!

– Телепнев Шуйским бумагу подбросил. Подкупил ихнего тиуна и дал ему письмо, чтобы он в доме его спрятал. Да тиун только вид сделал, что согласился. А сам тут же князю бумагу и отдал. В бумаге той твое имя значится. Барин мой сказал – плохая бумага, от нее беды многие быть могут. Меня сразу к тебе послал – пущай, говорит, воевода дом свой осмотрит со всем тщанием.

– Уже осмотрел. Есть такая бумага.

– Ну, значит, счастлив ты, барин, коль и сам о подставе узнал, и милостив к тебе Бог, хранит от супостатов.

– Погоди, сапоги обую, тянет что-то понизу.

Я взял сапог, натянул. Взялся за второй. Что-то он по весу от первого отличается. Я перевернул сапог, и… из него выпала змея. Как ошпаренные, мы отскочили в стороны. Черт! Найдя одну змею, я успокоился. Видимо, на то и расчет был у злоумышленника. Ежели найду случайно одну, решу, что заползла ненароком. Скорее всего, их две и было, только я проморгал этот момент, когда видение смотрел.

Мы оба одновременно схватились за сабли. Змея уже поползла под топчан, но мы ее перехватили с двух сторон и изрубили.

– Весело ты живешь, князь! – озираясь, промолвил визитер. – Надеюсь, крокодилов нигде не прячешь?

– Шутник! Это уже вторая змея за вечер.

Ночной гость присвистнул.

– Думаешь, гады сами в избу заползли?

– Полагаю, нет. Специально подбросили, так Кучецкому и доложи.

– Ответ будет?

– Передай – спасибо за предупреждение. И еще…

Я заколебался. Отдать визитеру найденную мной бумагу? Нет, пожалуй, рискованно. Гонец один, уснет на отдыхе, не приведи Господь, – обнаружат письмо недруги мои. Или, не ровен час, выследят от моего дома и схватят. Тогда – хана! Письмо есть, гонец в наличии. Точно – дворцовый заговор готовят.

– Нет, на словах передай – вскорости сам приеду.

Гонец поклонился и вышел в сени.

– Князь, ты бы еще у себя пошарил. Две змеи – это серьезно. Никак душегубы энти сгубить тебя схотели.

– Перебьются. Счастливо добраться.

Я запер дверь и резко выдохнул. Только тут до меня дошло, что я снова был на волосок от смерти. Ведь если бы я утром сунул ноги в сапоги, как всегда это делал, то тут бы мне и конец пришел. Ну, Телепнев, тебе это так просто с рук не сойдет! Я пока еще не знал конкретно, как ему отомщу, но если он убить меня захотел, то я ему отвечу аналогично.

До утра я уже уснуть не мог, ворочался в постели и строил различные планы мщения коварному князю.

А перед рассветом – как отрубился напрочь.

Разбудил меня резкий стук в дверь. В комнате было уже светло – знать, солнце уже давно встало. Я выглянул в окно. Во дворе толпились ратники, перебрасываясь отрывочными фразами со служивыми из управы.

Прошлепав босыми ногами к двери, я открыл засов.

На крыльце стояло пяток человек во главе с наместником. Вид у него был встревоженный.

– Ну, слава тебе, Господи, жив!

– А почему это я должен преставиться? – постарался удивиться я.

– Ночью люди выстрел и шум слышали в этой стороне, а утром тебя на службе нет, вот и подумали, не стряслось ли с тобой беды какой?

– Да жив я, как видите, и ничего у меня не произошло.

Конечно, проверить пришел наместник – укусили ли меня змеи, и если – да, жив ли я еще? По-моему, я уловил в глазах Шклядина разочарование.

– Да вы пройдите, коли уж пришли. Только за внешний вид, что не одет, не взыщите. Да стесняться некого, все мужи зрелые.

Я стал одеваться. Наместник по-хозяйски расположился за столом, подобрав края длинной шубы и грузно осев на лавку.

Я подошел к сапогам. Шклядин замер.

– Да что вы все так встревожились, жив я, Гаврила, жив! – заставил я себя улыбнуться.

Я нырнул в сапоги и встал, как ни в чем не бывало. Лицо Шклядина начало краснеть, он очумело поглядывал на мои ноги, силясь что-то понять и пытаясь что-то спросить, но видно, как ком в горле застрял. Он уперся в меня взглядом и тяжело сопел.

Я подпоясался, нацепил саблю и сел напротив, изображая радушие. Наместник очнулся, дернулся и рванул с места в карьер:

– Вот что, воевода, есть сведения, что в дом к тебе приходил посыльный от изменника подлого.

– Это кто же изменник? – кажется, мне удалось сильно удивиться.

Но наместник не ответил на мой вопрос, повернулся к своим людям и махнул рукой: «Приступайте!» То, что это были его люди, прикормленные, я не сомневался. Не сомневался я и в том, что они и под присягой подтвердили бы все, что угодно. Но видимость надо было все-таки соблюсти.

Один из его людей в сундуке моем рыться стал, другой – белье на постели ворошить.

Я молча наблюдал за служивыми, но, когда один из них к иконам полез, привстал.

– Руки от икон убери, – спокойно сказал я.