Затронув, а фактически перевернув все сферы русской жизни, Петровские реформы и по своему содержанию, и по последствиям были крайне противоречивы. Собственно, иначе и не могло быть. И не только потому, что реформатор не способен предвидеть все последствия своих деяний, но и потому, что противоречивой была фигура самого Петра I, человека, не получившего сколько-нибудь систематического образования, фактически самоучки, жадно впитывавшего знания. Он беседовал с Г. Лейбницем и, по-видимому, встречался с И. Ньютоном, вероятно, читал труды С. Пуффендорфа, Т. Гоббса и Г. Гроция, но сам образ его жизни, в котором упорная работа по управлению государством перемежалась с физическим трудом и многодневными попойками, его постоянные перемещения по стране, необходимость держать в голове одновременно сотни больших и малых проблем (у Мережковского мы находим яркий образ царя, штопающего чулки и размышляющего при этом «о пути в Индию по следам Александра Македонского») – все это не давало возможности спокойно, без спешки и суеты продумать пути и способы проведения реформ, составить целостную программу преобразований. Лишь с середины 10-х годов XVIII в., когда в основном определился исход Северной войны и можно было немного сбавить темп, остановиться и оглянуться по сторонам, реформы постепенно обретают более продуманный характер. Но к этому времени десятки и даже сотни тысяч людей уже испытали на себе тяжесть «петровской дубинки».

Следствием радикальной «перетряски» всего и вся стала не только гибель людей в сражениях, смерть от голода, холода и болезней на стройках или просто на дороге в Петербург, но и разорение, социальная маргинализация многих из тех, кого реформы коснулись непосредственно. Естественным в этих условиях был и резкий подъем уголовной преступности. Страна оказалась буквально наводнена крупными и мелкими бандами, терроризировавшими население, отбиравшими то, что не успело отнять государство. Так, в Бежецком уезде (ныне район Тверской области), как свидетельствует указ Разрядного приказа от июня 1702 г., «ходят великим собранием воры и разбойники человек по сту и больши, и помещиковы, и вотчиниковы, и монастырские села и деревни разоряют и жгут, и в тех селах и деревнях крестьян огнем жгут до смерти, и пожитки их грабят, и церкви Божии и святыя иконы и церковную всякую утварь жгут же, и над женами, и над девками блудное дело творят, и девкам в тайные уды спицы колотят, и Бежецкого де уезду помещики и люди их, и монастырских вотчин прикащики, и крестьяне с женами и с детьми живут по лесам, и многия, покиня домы свои, выезжают в городы от таковаго великаго разорения и надругательства. И на тех воров и разбойников бежечане, всяких чинов люди подают в разоренье их и пожоге и во многих смертных убивствах явочное челобитье. И видя де таковое разорение, соединясь дворцоваго села Чамерова с сыщиком с Иваном Сумороковым и с иными с уездными людьми, для поимки их в Бежецкой уезд ездили и наехали в дворцовой Пятницкой волости в карельской деревне Мякишевой, и с теми де ворами был у них бой, и те де воры его, Микиту, и сыщика, и которые с ними уездные люди были побили до смерти. А иных посыльных людей порубили и перестреляли до смерти и битца де против их, воров, не с ким и нечим – ружья и пороху в Бежецком Верху никакова и служилых людей, опричь пяти человек разсыльщиков, нети; на караулах приставить некого…»[113]Надо полагать, Бежецкий уезд был в этом отношении вовсе не уникальным.

Стоит добавить, что никаких специальных органов по борьбе с преступностью и бандитизмом в это время не существовало. Полиция, которую Петр I называл «душой гражданства», только формируется в результате Петровских реформ и лишь к концу столетия распространит свою деятельность на всю территорию страны. До этого времени «спасение утопающих было делом рук самих утопающих», и указ Разрядного приказа предписывал жителям Бежецка, вооружившись кто чем может, отправиться на борьбу с бандитами.

Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют на конкретном примере жизни небольшого города Бежецка представить жертвы модернизации. Все посадское население города, включая женщин и детей, насчитывало в петровское время примерно 1600 человек. При этом на протяжении всей первой четверти XVIII в. в город постоянно приходили требования о посылке различных мастеровых людей, прежде всего кузнецов, а также просто посадских людей для службы в таможнях, кружечных дворах, «к провиантским делам» и т. д. Горожане, как могли, пытались саботировать эти требования, а центральные власти постоянно выражали недовольство как числом посланных, так и их способностями. В одном из указов 1716 г. о посылке кузнеца на работу в Вышний Волочок читаем: «…прислали вы кузнеца… самого плохово и дряхлово, слепа и глуха, который сказал, что уже з десять лет не кует и не токмо молотом бить, но и ножа в руках держать не может». Несколькими месяцами ранее на требование прислать трех кузнецов бежецкая ратуша отвечала: «…помянутых кузнецов трех человек з Бежецкого посаду за малолюдством выслать некого, понеже по переписи 1709 году в Бежецке на посаде написаны кузнецов осьмнадцать человек, а свободных тольки пять человек и те старые и скорбные и к тому делу незаобычайные». В ответ на повторный запрос уточнялось, что из числившихся в 1709 г. восемнадцати кузнецов пятеро умерли, еще восемь уже были заняты на городовых службах в Петербурге и в самом Бежецке, после чего повторялась характеристика оставшихся пяти[114].

Как и из других городов Центральной России, из Бежецка людей насильно переселяли в Петербург. Точных сведений о числе таких «переведенцев» нет, но известно, что лишь в 1714 г. были переселены шесть семей, из которых две были семьями «первостатейных», т. е. наиболее состоятельных, жителей. Примечательно, что государство отнюдь не собиралось брать на себя расходы по переезду переселенцев в Петербург, а перекладывало их на плечи населения. Отправляя в новую столицу своих земляков, оставшиеся горожане должны были собрать для них деньги на постройку новых домов, а дело это было совсем не легким.

Два года спустя, в 1716 г., последовал указ о высылке «на вечное житье» в Петербург «кузнецов к артиллерии». Среди прочих выбор пал на посадского кузнеца тридцатилетнего Якова Демина. Вместе с женой и отцом он скрылся из дома, но, по-видимому, был пойман и предназначавшейся ему участи не избежал. В Петербурге кузнец прожил недолго: в документах за 1723 г. имеются сведения о его смерти. Другой бежецкий кузнец еще в 1709 г. был отправлен на работу в Таганрог, но умер по дороге, так и не добравшись до места назначения. В армию с 1706 по 1723 г. попали 45 горожан, и это при том, что в первые годы после введения рекрутской повинности жители Бежецка пытались избежать ее, нанимая вместо себя «гулящих людей» и крестьян[115].

Насильно переселяя провинциалов в Петербург, власть, естественно, стремилась к тому, чтобы это были люди самые состоятельные и самые работоспособные. К примеру, один из царских указов 1714 г. предписывал переселить по 300 семей купцов и мастеровых. Петр I «хотел, чтобы новая столица заселялась не просто кем придется, а “высококачественным” населением: с одной стороны, людьми богатыми и многодетными (чтобы были продолжатели отцовского дела), с другой – квалифицированными работниками»[116]. Однако очевидно, что таким образом другие города России обрекались на жалкое существование в тени Северной Пальмиры. При том что власть и так была сосредоточена в центре, это создавало ту оппозицию центра (столицы) и провинции, которая в значительной мере определила русскую историю последующего времени.