— Ваше величество, наша пехота погибла! — прокричал подскакавший к носилкам Карла Реншильд. — Молодцы, спасайте короля! — приказал он драбантам, и его тут же поглотил накатившийся вал отступавших солдат.

— Пехота погибла? — прошептал побелевшими губами Карл. — Не может быть... Такого никогда не может быть... — и он повел по сторонам глазами.

Увы, то, что творилось вокруг, свидетельствовало о правоте сказанного Реншильдом. От боевой линии шведской пехоты осталось лишь воспоминание, от нее на поле боя сейчас сохранились разобщенные друг с другом отдельные полки, батальоны, роты, отступавшие куда заблагорассудится их командирам: одни в сторону Полтавы, другие в направлении ближайшего леса, третьи пробивались к своей сохранившей боевой строй кавалерии. Создавалось впечатление, что шведской армией уже никто не командовал, а если и делал это, то солдаты и офицеры не исполняли приказов и были озабочены только спасением своих жизней.

Боже, сколько появилось одиночных солдат и небольших групп пехотинцев, которые, не помышляя о сопротивлении, попросту удирали с поля боя, стремясь укрыться в лесу или побыстрее прошмыгнуть мимо русских редутов, повторив в обратном направлении проделанный утром путь. Неужели его армии конец? Нет, она жива, покуда жив он, ее верховный вождь и король Швеции. А он будет жить, наплевав и на свистящие кругом пули, и на доносящиеся со всех сторон победные крики русских солдат.

Карл хранил молчание и когда его пересаживали со скрещенных пик на лошадь раненого драбанта Брадке, и когда небольшой отряд оставшихся в живых телохранителей и королевских гвардейцев, окруживших его, поскакал к русским редутам в направлении своего оставленного у Полтавы обоза. Здесь им повторно пришлось прорываться сквозь вражеский орудийный огонь и ливень мушкетных пуль, одна из которых угодила в лошадь под Карлом. Устраивая раненую ногу на шею новой лошади, которую отдал ему капрал Гиерта, Карл глянул на Пипера, неотлучно находившегося подле него:

— Граф, в лагере остались мои письма и документы государственной важности. Мне крайне не хотелось бы, чтобы они оказались в чужих руках. Прошу вас возвратиться в мою палатку и уничтожить их. Себе в помощь возьмите моего секретаря Седерьельма. Успеха вам...

Петр отнял от глаз подзорную трубу, с довольной улыбкой произнес, обращаясь к возглавившему вновь собравшуюся возле царя свиту Шереметеву:

— А шведы-то бегут, господин фельдмаршал. Ей-богу, бегут.

— Удирают, Государь, — подтвердил Шереметев. — Самым форменным образом удирают.

— Посмотри, который час.

— Половина десятого, Государь, — ответил Шереметев, взглянув на свой золотой брегет.

— Половина десятого? — удивился Петр. — Всего полчаса боя, и непобедимые хваленые шведы показали нам спину. Жидок в сражении оказался нынешний швед, весьма жидок[109].

— Истинно так, жидок, — поддакнул Шереметев. — Ежели неприятель ищет спасения в бегстве, значит, скоро в большом числе появится пленные, в том числе знатные особы. Надобно быть готовыми к их встрече, Государь. Если о силе твоей армии Европа составит представление, узнав о поражении и множественности потерь королевского войска, то о твоей персоне будет судить по уважению и милосердию, которые ты проявишь к побежденным.

— Пожалуй, ты прав, господин фельдмаршал. Сражение мы выиграли, настала пора подумать о большей политике и вспомнить о Европе. Вели драгунам начать преследование неприятеля, а чтобы гетман не был на нас в обиде, пусть тоже отправит пару полков вдогонку за беглецами и к полудню будет с князем Волконским у меня...

Прискакав в свой лагерь под Полтавой, Пипер с Седерьельмом бросились в палатку короля, принялись собирать и сваливать в общую кучу все личные бумаги и служебные документы Карла. Поджечь их они не успели — раздавшийся поблизости конский топот, залихватский свист и гиканье заставили королевского секретаря выглянуть наружу.

— Казаки Скоропадского! — испуганно крикнул он, тут же задергивая полог палатки. — Уже ворвались в лагерь! Не сомневаюсь, что ограбить первым они захотят именно жилище короля, и мы окажемся в их руках!

— Вы правы, особенно учитывая, что им наверняка известно по слухам о находящейся при короле части саксонской контрибуции, — произнес Пипер, поспешно надевая шляпу и набрасывая на плечи плащ, снятый в душной палатке. — Не знаю, как вы, а я предпочитаю сдаться в плен царскому офицеру, чем полупьяному казачьему старшине, вряд ли способному отличить первого министра короля Швеции от простого солдата его армии.

— Разделяю вашу точку зрения, граф, — сказал Седерьельм. — Поэтому, покуда у нас есть время, нужно немедленно поспешить к воротам, ведущим из лагеря к Полтаве, и сдаться полковнику Келину.

— Тогда какого» черта мы здесь торчим! На лошадей!

Пиперу с Седерьельмом удалось ускользнуть от казаков и выбраться из шведского лагеря, и на пути к Полтаве они попали в руки русских драгун, отправленных Шереметевым для сообщения гарнизону Полтавы об одержанной победе.

— Поздравляю вас, господин поручик, вы принимаете шпагу у шведского графа и первого министра короля Карла, — торжественно заявил Пипер командиру драгун.

— Я не воюю с цивильными особами, кем бы они ни являлись, — ответил офицер. — Думаю, господин министр и шведский граф, вам будет сподручней объясниться с господином фельдмаршалом Шереметевым, к которому вас сейчас доставят мои солдаты.

В шатре Петра, куда были отконвоированы Пипер и Седерьельм, они оказались не первыми: там уже были фельдмаршал Реншильд, генералы Шлиппенбах, Росс, Гамильтон и даже придворный историк Карла Нордберг, что особенно обрадовало королевского секретаря. Вскоре в шатер привели генерала Стакельберга, королевского министра Гемерлина и принца Максимилиана Вюртембергского, которого царь, введенный в заблуждение его молодостью и светлыми волосами, принял за короля Карла. Узнав о своей ошибке, он был разочарован.

— Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла? — спросил Петр у Реншильда и получил ответ, что свидание царя с королем вполне возможно, ибо тот видел Карла живым за несколько минут до начала бегства королевской армии, и уверен, что таковым Карл пребывает и поныне.

Появления плененного шведского короля Петр ждал до полудня. За это время ему были показаны найденные разбитые носилки Карла, которые Петр велел сберечь и доставить в Москву, сообщено, что в неприятельском лагере захвачены не только личные бумаги короля и важные документы, но и два миллиона золотых саксонских ефимков, а о судьбе Карла не поступало никаких известий.

Ожидание наскучило царю, и он приказал Шереметеву строить войска для благодарственного молебна, после которого состоится пир по случаю победы над супостатом.