Цена этому портфельчику немалая, но и жизни за такие документы могут лишить, не раздумывая. С ним я торопиться не буду. Разберу сначала всё по порядку. Одно могу сказать точно – с князем Обдориным содержимым портфеля мне придётся делиться в любом случае. Мне документы на немецком, в которые вложены фотографии офицеров в немецкой же форме с богатым золотым шитьём, вряд ли потребуются, а присягу на верность Родине никто не отменял. Ещё и подумаю трижды, не лучше ли весь портфель целиком отдать. По мне, так мелковатая фигура этот Мелентьев, чтобы у него такие документы могли оказаться. Другой тут кто-то замешан.

Дирижабль набрал высоту и я в последний раз оглянулся на Камышин. Нет, не для того, чтобы полюбоваться городом. Просто чёрная проплешина недавнего пожарища на месте сгоревшей мастерской Рихарда Брюгге с высоты хорошо смотрится. Этакое чёрное на белом.

Спросите меня, о чём я больше переживаю, о сгоревшем краснодеревщике или об убитой собаке, и я честно отвечу – о собаке.

* * *

24 декабря. Столичный следственный изолятор.

– Выслушал я вас, Ефграв Семёнович, и вижу, что не понимаете вы моего доброго отношения к вам. Не хотите свою вину смягчить и признаться во всём добровольно. Не верите, значит, что казна не напрасно деньги тратила на вашу перевозку. Ну, да ладно. Не хотите добровольно признаться, будет вам свидетель. Поскучайте пока минуток пятнадцать, а я пойду насчёт видока распоряжусь, – следователь, уверенный в себе мужчина лет тридцати пяти, пружинисто поднялся из-за стола и вышел в коридор, не забыв запереть снаружи дверь на ключ.

Евграф Семёнович осмотрелся. Убогий следственный кабинет в тюрьме. Стены под «шубу». Привинченные к полу стулья и стол. Железная дверь, покоробившаяся от многих слоёв некачественной краски и всё равно порядком облупившаяся. Почти темно и крайне уныло. Мог ли он, ещё позавчера сидевший в своём роскошном кабинете, когда-нибудь представить себе, куда его забросит судьба.

Арестовали его в собственном доме, ранним субботним утром. Потом был долгий перелёт из Камышина в столицу, ночь в одиночной камере и не так давно начавшийся допрос у следователя.

– А вот и мы, – наконец-то появился следователь, а вслед за ним конвоир втолкнул в кабинет ещё одного человека, заплывшего от побоев и отвратительно пахнущего, – Ну и несёт же от тебя, – поморщился следователь, указывая вошедшему на самый дальний от себя стул.

Бросив на стол увесистую папку, следователь развязал на ней тесёмки и начал разглядывать высыпавшиеся оттуда фотографии.

– О-о, неплохо, неплохо. Да вы шалун, батенька. А эту малышку чем вы так проняли? – следователь подтолкнул ближе к Евграфу Семёновичу одну из фотографий, – Собственно, вы и на других фото вполне узнаваемо вышли, – щедро сыпанул он пачку снимков на стол.

Глядя на рассыпанные веером снимки, Евграф Семёнович лишь близоруко проморгался, пытаясь скрыть набежавшую слезу. Он крутил головой, разглядывая фотографии и всё ещё надеялся, что произошла какая-то ошибка и на снимках кто-то другой. Однако память услужливо ему подсказывала, что этот мужик, со сбитой причёской, сальным взглядом и откровенной похотью на искажённом отвратительной гримасой лице – это он, и остальные детали фотографий лишь подтверждали увиденное.

Это конец! Не только карьере, а и всей жизни! Сейчас этот замызганный тип, в котором Евграф Семёнович наконец-то опознал одного из охранников особнячка Мелентьева, расскажет, как и когда он это сделал ту фотографию, так заинтересовавшую следователя и всё! Вряд ли этот столичный хлыщ поймёт, что он тогда просто не мог остановиться, раз за разом подкидывая специальной педалью малышку вверх и наслаждаясь её видом, когда она с выпученными глазами пыталась удержаться на лошадке, установленной на стальную пружину и болтающуюся во все стороны.

– Мы могли бы поговорить без свидетелей? – просипел он чуть слышно.

– Отчего же не поговорить. Минут пять могу вам уделить, а потом извиняйте, протокол очной ставки оформлять начнём, – благодушно отозвался следователь и приоткрыв дверь, вызвал контролёра из коридора.

– Господин следователь, Христом Богом прошу, велите меня в отдельную камеру перевести. Мамой клянусь, всю правду про всех расскажу и крест на том целовать буду, – заныл бывший охранник, когда конвойный велел ему следовать в «стакан». Этакую комнатёнку метр на метр, где и присесть-то толком нельзя, – А на господина коллежского советника у меня и вовсе пять альбомов отборнейших собрано.

– Иди пока, Кормильцев, после очной ставки с тобой поговорим, – отмахнулся следователь, провожая бывшего охранника взглядом.

– Такой видный парень был и так опустился, – заметил негромко Евграф Семёнович, чтобы начать разговор.

– А он уже не парень. Был Сашка, стала Машка. С вашим братом-развратником в общих камерах не слишком-то цацкаются. Впрочем, у вас богатейшая возможность имеется, чтобы жизнь под нарами возле параши во всех подробностях изведать. И всего лишь пять минут есть, чтобы её избежать. Поэтому постарайтесь быть кратким и убедительным. После начала очной ставки я уже вам не помощник. Как только её протокол в перечень вашего дела будет вписан, то сами понимаете, обратного хода потом не предвидится. Следующим этапом придётся те пять альбомов к делу присоединить. Представляю, что там можно увидеть, если тут такое непотребство наблюдается. Итак?

Следователь брезгливо отбросил очередную фотографию на стол и даже вытер после неё руки платком. Непроизвольно бросив на фотографию взгляд коллежский советник увидел на ней своё лицо крупным планом, снятое в момент кульминации, и вполне различимых близняшек внизу, лежащих друг на друге. Он вовремя сдержал себя, чуть было не облизнувшись.

– У меня есть в банке Камышина приличная сумма, которую я мог бы дня за два обналичить, – выдавил из себя Евграф Семёнович, сообразив, что времени для разговора осталось мало.

– Боюсь, что понимание приличной суммы в Камышине и в столице выражаются разными цифрами. Поэтому давайте говорить более понятно, – со скучающим видом произнёс следователь, начав укладывать фотографии обратно в папку.

– Двести тысяч, – чуть слышно произнёс коллежский советник.

– Я так и предполагал. Поэтому, чтобы не обращаться с оставшимися минутами расточительно, предлагаю вам сразу рассмотреть покупку этих самых альбомов по двести тысяч за штуку. Итого – с вас миллион для ровного счёта.

– Миллион! Да у меня отроду таких денег не было, – выдохнул советник свистящим шёпотом.

– Открою вам небольшой секрет. Просто так дело не закроется. Кому-то всё равно придётся на каторгу отбыть. А теперь прикиньте сами, многие ли из ваших знакомцев по общим утехам могут столько же заплатить? – следователь выразительно постучал пальцем по папке.

Думал Евграф Семёнович быстро. Время подгоняло. Картина получалась не радостная. Случайных людей в особнячке не бывало. Все по знакомству да по протекциям появлялись, оттого и понятно становилось, что по достатку он сам как бы не во второй половине списка может находиться, и то ближе к его концу.