– Я ищу другого человека.

Ойген давно или за Данаром, или в Дораке. Жаль, им так и не удалось довести до конца разговор. Как там бергер говорил: «Глупость Манриков, павлинье золото и благородство Эпинэ породят зверя»… Глупость Манриков никуда не денется, так же как и гайифские деньги. Значит, к кошкам благородство! Енниоль не зря предупреждал о Шаре судеб.

– Монсеньор, я поеду первым.

– Нет, Никола, это мое дело.

– Но если там Райнштайнер…

– Да хоть бы сам Леворукий!

Ворота были открыты. То ли обитатели Шарли были бдительны и заблаговременно узнали, кто едет, то ли, наоборот, усиленно хлопали ушами.

– Монсеньор! – капитан гарнизона молодецки вскинул обрубок ладони к облезлой шляпе. – Замок Шарли счастлив вас приветствовать…

Замок? Очередное поместье с садом и псарней. Мирное и не такое уж и богатое.

– Мне нужен барон.

Гюстав Шарли, плотный кареглазый весельчак, лучился радушием, несмотря на согнутую ревматизмом спину. Он болтал без умолку, но ни словом не обмолвился об утреннем гонце. Не хотел подводить влюбленного? Шарли повел гостя в дом, и тут Роберу показалось, что его чересчур быстро ведут через отделанную дубовыми панелями гостиную. Барон просто обязан был похвастаться развешанным по стенам оружием и завести разговор о славных предках и нынешней войне, а он не хвастался и не спрашивал. Эпинэ остановился точно посредине комнаты и улыбнулся:

– Господин Шарли, я счастлив отобедать с вами. Но не раньше, чем вы меня представите девице Марион Нику. Если не ошибаюсь, она златошвейка?

– Монсеньор, – красные пятна на лице говорили сами за себя, – я… я не могу знать всех служанок.

– Эту вы, без сомнения, знаете, – на всякий случай Иноходец взял барона под руку. – Будет лучше, если девица Нику появится по собственной воле. Мне не хотелось бы опаздывать на завтрашний совет, но я готов задержаться. В этом зале много завитушек, но двадцать человек до утра простучат все панели.

Барон открыл рот и тут же закрыл, не издав и звука, зато звук издала резная башенка, медленно отошедшая в сторону.

– Оставьте, Гюстав, – полный пожилой человек стоял в узком проеме и улыбался. – Робер, как же ты похож на отца и эра Гийома!

– И на братьев, – бросил Иноходец. – Ричард Окделл спутал меня с Арсеном, но я – это я!

– Да, – вздохнул Август Штанцлер, – Повелители Молний повторяют друг друга не только лицом, но и сердцем…

А лисы повторяют друг друга улыбками, вздохами и увертками. Закатные твари, он схватил Штанцлера за хвост, но что с ним теперь делать?

3

– Никола, прошу вас выйти и приставить к двери и окнам охрану. У нас важный разговор.

– Разумеется, Монсеньор.

Несчастный дурак так ничего и не понял! Все они несчастные дураки, запутавшиеся в паутине, которая не исчезнет, даже если прихлопнуть паука.

Робер мысленно просчитал от одного до шестнадцати, потом от шестнадцати до одного. Ему бы выдержку Алвы или Приддов. Эр Август что-то говорил – шевелились густые брови, поблескивали глаза, двигались губы, но слова куда-то улетали, а герцог Эпинэ стоял и ненавидел. Тяжело, глухо, безнадежно, чуть ли не впервые в своей изодранной жизни. Адгемара слишком быстро убили, а Кэналлийский Ворон для Робера был в одной цене со стихией, стихии же принимают как данность. Пожалуй, Иноходец ненавидел Хогберда. При встрече. Но эта ненависть не шла ни в какое сравнение с бешенством, навалившимся на Повелителя Молний в замке Шарли.

Иноходец с трудом заставил себя разжать кулаки и прислушаться к словам полного пожилого человека. Кансилльер Талига, бывший кансилльер…

– …признаюсь, я удивлен твоим появлением, – Штанцлер взмахнул белой рукой. – Я и сам собирался с тобой поговорить, но сначала решил убедиться, что…

– Господин Штанцлер, – нужно узнать все, как есть, и нужно быть спокойным, очень спокойным, – сначала ответьте, что за кольцо вы дали Ричарду Окделлу и… Во имя Астрала, на что вы подбили сына Эгмонта?!

– Слава Создателю, – Штанцлер глубоко вздохнул, – мальчик жив и в безопасности…

– Не по вашей вине, – бросил Робер, понимая, что экстерриор из него точно не выйдет. И не надо.

– Да, Ро, ты вправе меня обвинять, – бывший кансилльер вздохнул. – Что поделать, старики тоже теряют голову, я ошибся. Страшно ошибся.

Нет, Август Штанцлер не походил на Адгемара Кагетского. Он был им – разные бутылки, одно вино, приправленное ядом.

– Господин Штанцлер, – Робер четырежды сжал и разжал кулаки, – давайте проясним все раз и навсегда. Сначала с Ричардом и кольцом. Потом с восстанием, которым мы тоже обязаны… девице Нику!

– Робер, – голос эра Августа задрожал. Если б Эпинэ не слышал Лиса, он бы расчувствовался, – я понимаю, что ты пережил, и не виню тебя, но пойми…

Он винит именно потому, что понимает.

– Именно это я и хочу сделать. Понять. Сначала про кольцо.

– Это была ошибка…

– Что вы считаете ошибкой? То, что вы послали сына Эгмонта убивать человека, которому он присягнул? Или то, что вы сделали из Эпинэ отравителей?

– И то, и другое, – развел руками Штанцлер, – но я… Каюсь, я принял жертву эра Гийома и солгал Ричарду, но у меня были благие намерения. Те самые, которыми Леворукий выстилает наши пути. И теперь я живу в Закате, потому что из-за моей ошибки убиты четверо Людей Чести и едва не погиб сын Эгмонта… Я не смог защитить мальчика. Так же, как и многих других.

– Вернемся к кольцу, – Робер невежливо перебил стенания о постигших Талигойю и эра Августа потерях. Пусть расскажет о кольце и о том, что затеял, а потом… «Да свершится чья-нибудь воля…»

– Этот перстень ваш дед подарил королеве Алисе. Не знаю, правильно ли я делаю, раскрывая тайну умерших, но Анри-Гийом всю жизнь любил королеву. Алиса родилась в Дриксен, но ее сердце было сердцем истинной талигойки.

Ее сердце? Да было ли у нее вообще сердце, у этой старухи с холодными глазами? Хотя, возможно, дед и впрямь любил Алису. Он рано похоронил жену, никто и никогда не слышал о его любовницах… И должна же быть хоть какая-то причина тому, что он натворил.

– Даже если так, он не мог послать возлюбленной кольцо с ядом.

– Ты прав. Перстень переделала сама Алиса. Ее величество понимала, на что идет, и не исключала, что единственным достойным выходом для нее будет смерть.

И при этом прожила семьдесят один год и скончалась в своей постели. Как же «готовые на все» любят трясти кинжалами и склянками с ядом и как же не спешат убивать себя!

– Дальше, – Робер скрестил руки на груди, не переставая думать о пистолетах за поясом. Удравший из Ренквахи Кавендиш, мародер, сдиравший с раненого сапоги, головы Мильжи и Луллака, кольцо с отравой – все это слилось во что-то склизкое, бесформенное, хищное, в тварь из сна, сожравшую Адгемара. Теперь эта тварь обрела лицо и голос Августа Штанцлера.

– Дальше… дальше ее величество, умирая, передала перстень своей невестке,