Девушка нерешительно застыла позади осматривающих холл охранников, которые сами находились в шоке от увиденного, но быстро собрались и вызвали подмогу. А Юля бросилась к сестре, которая, слава богу, оказалась жива. То, что у нее были сломаны пальцы, Крестова заметила чуть погодя, когда убедилась, что Марта нормально дышит, и ранений на ней нет, и это неприятное открытие поразило ее до глубины души. Кто, кроме музыканта, поймет другого музыканта, у которого повреждены руки?

Юля гладила сестру по голове и плечам, ничего не говоря и не зная, что же теперь маленькая Марта будет делать. Но, главное, что она жива и с ней ничего не случилось, как с этими тремя парнями, двоих из которых, находящихся в тяжелом состоянии, погружали в «скорую помощь» на носилках. Третий – Женя – был уже не жилец.

Надю тоже увезли. И, как ни странно, с ней поехал Миха, объявивший всем, что он, как свидетель, обязан позаботиться о свидетельнице.

Юля уехала вместе с Мартой, так и не пришедшей в себя, правда не на скорой, а на машине дяди, ибо увозили в первую очередь тяжело раненных. С ними вместе в салоне находился и отец. Константин Власович, увидев, что случилось с его дочерью, онемел. Единственное, что его радовало – Марта не сильно пострадала. Однако он отлично понимал, что ее музыкальная карьера теперь прекращена.

Он находился под властью таких сильных эмоций, не в силах нормально говорить, что по дороге Юле пришлось звонить Эльвире Львовне. Та, узнав, что дочь в порядке, но без сознания и со сломанными пальцами, едет в одну из городских больниц, тотчас взяла себя в руки, хотя до этого билась в истерике, и сказала, что приедет туда на такси через двадцать минут.

«Ты ведь не сдашься», – думала Юля, глядя на сестру. Сломанные пальцы… Что вообще произошло в том проклятом доме?

«Не сдашься, правда?».

Крестовой показалось, что веки Марты дрогнули, но они так и не открылись.

«Приятных снов, девушка, похожая на ночь. И да, совсем забыл. Передай своей сестре, что она восстановится», – раздался в ее голове мягкий успокаивающий голос Визарда.

Юля верила в это.

* * *

Сосредоточенный Никита и заплаканная Ника, закрывшая лицо обеими ладонями, ехали, рассекая на скорости ночь, подальше от этого места и этого города, туда, где ничего подобного с ними никогда не должно было случиться.

– Я бы такую охрану гнал в шею, – сказал Никита словно сам себе уже на трассе. Конечно, поселок еще только застраивался, и в нем жило небольшое количество человек, но, по мнению Кларского, охрана все равно должна была быть на уровне.

– Никит, останови, мне плохо, – попросила вдруг Ника, сидящая рядом с ней. Она невольно вспоминала кровавые картинки, и ее вновь и вновь начинало тошнить, и хотя Кларский знал, что этого делать не нужно, все-таки выполнил ее просьбу.

Они были в пути несколько часов, а под самое утро, где-то в половине пятого заехали в небольшой, но густонаселенный и симпатичный городок, являющийся районным центром. Кларский оставил машину на одном конце города, взял такси и велел отвезти их с Никой совершенно на другой конец, где располагалась квартира, которую предусмотрительный Никита заранее снял – в гостиницах он оставаться не хотел, слишком много риска. Квартира была самой обычной, двухкомнатной, с хорошим ремонтом и с обычной мебелью.

– Никита? – позвала парня Ника, стоя в душе под струей прохладной воды. Ей почему-то было очень жарко, очень, хотя Карлова подозревала, что у нее поднялась температура. В машине она беззвучно нарыдалась на год вперед, и до сих пор ее трясло от пережитого, а лицо было красным и немного опухшим.

– Что? – теперь под дверью был Ник – привалился к стене спиной и ждал.

– Я боюсь. – Ника выключила, наконец, воду.

– Чего ты боишься? За него?

– Да… И за сестру.

– Позвони родителям и узнай, как они и что произошло, – посоветовал Кларский. – Но только не сейчас, а позже. Сейчас они и сами могут ничего не знать.

– Да, позвоню. А если. – Она замолчала.

– Что «если»?

– Если он умрет? – прошептала Ника, открывая дверь. – Если уже… умер?

– Перестань думать об этом, – мягко сказал Кларский.

– Не могу…

– Попытайся.

Ника, обернутая в большое белое полотенце, вышла из ванной комнаты, коснувшись ладонью пальцев Ника, и только успела переодеться, как Кларский зашел в комнату с чашкой горячего чая и какими-то таблетками – сказал ей, что это успокоительное. Заставив проглотить Нику и то, и другое, светловолосый парень почти насильно уложил ее, ставшую теперь дико мерзнуть и закутавшуюся в одеяло, в постель, и лег рядом, обняв. Девушка прижалась к Никите, который казался ей очень горячим, и вздохнула – все никак не могла перестать думать о том, что случилось, о том, что с Сашей и как чувствует себя Марта.

Ей казалось, что она виновата. Ушла, бросила обоих. Но как же она могла оставить Никиту одного?

Ее успокаивала лишь мысль, что сразу же после их бегства в дом зашла охрана. А когда они уезжали из поселка, видели автомобили «скорой помощи».

Путаясь в мыслях, Ника уснула, хотя думала, что не сомкнет глаз пару часов – наверное, таблетки Ника дали такой эффект. А вот Никита долго не спал, хотя знал, что ему нужно как следует выспаться. Он почти час рассматривал спящую Нику – ему было в кайф делать это, а еще нравилось гладить девушку по лицу, плечам, шее, ключицам, чуть ниже – она даже и не просыпалась от его прикосновений, зато пару раз во сне она вдруг легонько закусывала губу, словно ей снилось что-то приятное, но потом сразу же начинала хмуриться, как будто хороший сон превращался в кошмар, и Ник вновь касался Ники, успокаивая ее движениями своих пальцев. Когда же и Никита все-таки погрузился в объятия Морфея, ему привидилось море – синее, спокойное, величественное. Омывающее пенными волнами золотой песочный берег и на горизонте соединяющееся с таким же синим небом, на котором сияет царственное солнце.

Ему снилось, что он идет босыми ступнями по горячему, приятному на ощупь песку, с любопытством рассматривая берег, на котором, метрах в трестах, находятся белоснежные уютные дома с прозрачными крышами и мансардами, гармонично вписывающиеся в природный ландшафт. Ник хочет туда, в эти дома, точно зная, что там сейчас находится его семья, которая устроила праздничный обед, и уже даже направляется в ту сторону, но его кто-то хватает за ворот рубашки и говорит лениво знакомым голосом:

– Куда пошел, олень?

Обрадованный Ник хочет обернуться, чтобы увидеть старшего брата – а ведь это был его голос, его! – но тот не дает ему этого сделать. Андрей только хлопает его по плечу и направляет в другую сторону, лицом к морю.

– Иди в лодку, – говорит он совершенно спокойным голосом Никите. И Никита видит эту лодку – она покачивается на волнах. – Иди, садись и уплывай.

– Но я хочу с вами на обед, – как маленький возмущается Ник.