— Музой, — ответила она.

— То есть… вдохновением?

— Во время оно музы были очень важны для космоса. Они трудились сотни миллиардов лет, подчищая за Брахмой, который не останавливал непрерывного творения, будучи не в состоянии перекрыть изливавшийся из него поток любви — любви в его собственном понимании. Музы позволили появиться памяти, не препятствовали возникновению крошечных наблюдателей, обожаемых Брахмой — беспечным, беспредельным и полным страсти… А затем процесс творения прекратился. Последовала эпоха Триллениума — ничего нового, одна лишь искусная перетасовка старого. Утверждают, что Брахма попросту заснул. И пока он спит, нет необходимости в музах. Мы конденсируемся, подобно дождю или снежным хлопьям… шквал самоцветов, раскиданных по темным световым годам…

— Брахма. Древнее имя.

— «Древний» здесь даже близко не годится. Мне неведомо, добилась ли я успеха или потерпела неудачу, или же меня просто выбросили за ненадобностью — но я помню, что была раскидана по всем тем местам, где обитали люди. После этого — пока меня не доставили сюда — я не помню ничего.

— А сейчас ты почти во всем напоминаешь человека.

— Почему ты не уходишь, а продолжаешь беседовать со мной? Я привлекательна? Шеняне так не считают…

От ее дыхания веяло освежающим ветерком, прохладным и влажным, и всякий раз, как ее глаза останавливались на Сангмере, он чувствовал себя уютно: согретым, в сухости и безопасности. Он решил повнимательнее ее разглядеть, здесь, на берегу великого, серебристого векторного моря.

— Похоже, ты любишь помогать, заботиться о людях, — заметил он. — Это замечательно.

— Тебе нравится, когда тебя пестуют и лелеют?

— Ну, это далеко не все, на что ты способна. Когда ты касаешься меня, я чувствую огонь в самой сокровенной глубине. Ты желаешь, чтобы я вырос и отыскал свою истинную историю, мое предназначение. Мне кажется, что ты хочешь быть рядом со мной, чтобы вместе видеть новое, разделить восторг открытия.

— Что открывает любой, то открываю и я, — сказала Ишанаксада. — И это чистая правда. Однако если я стану человеком… Перед тобой не все мое существо. Я двуедина.

— Как понять: «двуедина»?

— Она всегда со мной — мы неразлучны. Полибибл должен был тебя предупредить.

— Увы.

— И шеняне об этом не упоминали?

— Про тебя мне ничего не рассказывали. Моя команда перенесла тяготы сложного путешествия — может статься, шеняне не хотели нас тревожить…

— Должна признаться, что они видят во мне источник чрезвычайной угрозы. Они бы с удовольствием узнали, что найдено решение моей загадки, — или что я просто покинула их мир. Ведь я не только вдохновляю, я исправляю.

— И что здесь такого?

— Кое-какие вещи невозможно исправить. В этих случаях я делаю так, что они исчезают. Как если бы их никогда не было.

Сангмер пристально разглядывал свою визави — в той степени, насколько мог ее видеть — похоже, порой возникала тень той, второй, что скрывалась за этими прекрасными и вечно меняющимися очертаниями.

— Сделай так, чтобы Хаос тоже исчез!

— О, моя разрушительная сторона не столь эффективна, как сторона вдохновляющая — до тех пор, пока спит Брахма. Так мне сказали, и этому я верю.

Сангмер нахмурился.

— Что ж, кем или чем бы ты ни была — ты самая изумительная, экстраординарная, почти очеловеченная женщина из всех, кого мне довелось встретить.

А ведь я знавал замечательно разнообразных женщин — ко многим из них вообще нельзя применить это слово, например к Асурам…

Ишанаксада тут же принялась конденсироваться еще сильнее, набухая плотностью с каждым новым словом.

— Расскажи мне про них, — промолвила она. — Ты считал их прекрасными. Мне хотелось бы знать, как они ласкали тебя.

От такого стало больно. Вопль вековечного отчаянья пронзил темную залу и потерялся, не оставив даже эха среди тлена запустения.

Где же он?! Почему не приходит за мной?!

Джек бросил мимолетный взгляд через плечо. Он держался впереди Главка с Даниэлем, просто следуя тянущему позыву камня. Верил ли он им или нет — роли не играло. Впрочем, понятное дело — не верил. Он хотел убедиться, на что именно способен, чего может достичь самостоятельно, без чьей-то помощи.

Бесконечные мили нагромождений обладали своеобразной тишиной, неким качеством, которое глубоко отличалось от примитивного отсутствия всяческого звука. На какое-то время очутившись в одиночестве, Джек пытался вспомнить, где ему довелось побывать, что довелось увидеть и услышать — совместить все это, обдумать, не отвлекаясь на какие-либо раздражители.

Непонятно отчего, но такой подход позволил видеть и размышлять с меньшими затратами усилий.

Тихий, не вполне мелодичный посвист нашел дорожку к его губам. Джек держал камень перед собой, пытаясь понять его слабые подергивания. И постепенно, со временем, от которого почти ничего не осталось, камень провел его под громадным, вертикальным полотнищем. Оно уходило ввысь, подвешенное за крюк, скрытый во вздыбленной тени: исковерканное, шишковатое полотно размером с Манхеттен, покрытое гигантскими, рваными узорами уникальной расцветки, которые вращались вокруг серебристо-серого глянца.

Допустим, он искренне поверит, что в данный момент пересекает подвешенные руины города из будущего? Поверит в то, что здесь когда-то жили люди? В то, что, захватив Сиэтл и высосав из него жизнь, нечто также высосало жизнь из этих людей, сбило их в единую массу, сделало донельзя равными?

Джек никогда не отличался склонностью к философствованию, однако над этим стоит задуматься. Вот он ходит, насвистывает, смотрит по сторонам — изумляется! — но ведь ничего же на самом деле нет, в том числе и времени, которое некогда обладало определенным, стародавним смыслом. Здесь царствует его собственное время — он до сих пор откладывает в себе воспоминания…

Разве не этим способом дается определение понятию времени?

Он шел и насвистывай, но решил, что размышления практически бесполезны. Легко быть смиренным, когда тайна грозится раздавить тебя за любым поворотом.

— Я — то, что я есть, — бормотал он. — Я мыслю, следовательно, существую. Я помню, следовательно, существую. Я сам выбрал себе имя, следовательно, существую. Есть хочется, следовательно, я существую. Я беспокоюсь за друзей, следовательно, существую. Хочется увидеть, чем все это закончится, следовательно, я существую. Желаю продолжить путь и завершить свою историю — сделать больше воспоминаний — их никогда не бывает достаточно — следовательно, я существую…

Я один, но вокруг меня ничего не исчезло.

Следовательно, я существую.

Хочу вернуть все к нормальному положению дел, следова…