Ветерок принес именно такой запах.

Одно дело читать или смотреть видео, совсем иное вдохнуть гарь от костей, кожи, волос и человеческого мяса самой. Заметив, что я осторожно принюхиваюсь, Амрита объяснила:

– Маникарника, главная гхата кремации, недалеко.

Кусочек проглоченной чапати удалось удержать внутри, но аппетит пропал мгновенно.

Амрита села напротив меня.

– Джейн, я хочу, чтобы ты осознала вот что: Варанаси – граница между этим миром и тем, между жизнью и смертью. И дело не в том, что индусы относятся к смерти иначе, чем христиане, мусульмане и многие другие верующие. Главное – здесь можно воочию увидеть разницу между душой и телом, между духовным и материальным. Такого ты не увидишь нигде на планете.

Она встала, взволнованно прошлась, насколько позволяли крошечные размеры номера, снова села, пальцы рук сложены в какую-то мудру.

– Здесь, в Варанаси, души, улетая в небеса, оставляют на Земле все бренное, земное, тягостное. Потому здесь так грязно, дымно, тяжело и светло одновременно.

Насчет «светло» я могла бы поспорить, белые постройки Варанаси были такими же серыми и ржавыми, как и в Мумбаи, как в Агре, как везде в Индии. Влажная жара не оставляла шансов на белизну даже для гранита Тадж-Махала, его то и дело чистили.

– Пойдем, я покажу тебе Варанаси.

Мне вовсе не хочется после стольких смертей и убийств изучать город мертвых.

– Покажу место моего погребального костра. Или боишься? – продолжает Амрита.

Ничего я не боюсь и поэтому соглашаюсь.

Стоит выйти на берег Ганга к так называемым гхатам – ступеням к воде, на которых копошится множество людей, как я понимаю, что Индии не знаю вовсе. Даже после экскурсии, устроенной Радживом, не знаю. Честно говоря, и не испытываю желания узнать.

Амрита кого-то приветствует, складывая ладони, в ответ приветствуют ее. Мне приходится следовать ее примеру. Люди доброжелательны, они даже улыбаются. Как можно улыбаться, если рядом столько смертей?

Мы проходим мимо огромных дровяных складов – корявые сучья сложены ровными стопками. Костры требуют дров, потому их доставляют сюда со всей округи и не только и вот так складывают. Идет торг, хотя торговаться здесь не принято, цена установлена, похоже, четкая.

Это действительно одно из мест силы на Земле. Меня охватывает странная смесь умиротворения и беспокойства. Амрита коротко объясняет:

– Здесь понимаешь, что смерть – это не страшно, а жизнь вечна, и одновременно начинаешь оглядываться, так ли прожила то, что уже удалось. Перед Вечностью нельзя ни суетиться, ни оставаться равнодушной.

Мы действительно проходим недалеко, встречая по пути несколько процессий с завернутыми в полотна трупами, которые индусов не только не пугают, но и не беспокоят вообще.

– Маникарника – главный гхат, где сжигают переходящих в иной мир. Есть еще Харшичандра и другие, но этот самый большой.

Площадки ступеней действительно большие. На них костры – от трех до восьми. Есть большие костры – они подальше друг от друга, есть совсем маленькие, из которых торчат несгоревшие ноги – у кого на сколько дров хватает денег.

Спокойно расхаживают крепкие суровые мужчины – это каста Дом, неприкасаемые, которые выполняют самую грязную работу, в том числе и такую – сжигать трупы. На ступенях совсем рядом с догорающими родственниками сидят мужчины, среди них довольно много бритых наголо.

– Если умирает человек, его семья становится нечистой, пока не произойдет вот тот обряд. В знак траура один из мужчин обривает голову, если умирает отец – бреется старший сын, если мать – младший, если жена – то ее муж.

У меня на языке вертится вопрос о Радживе. И снова Амрита предвосхищает его:

– Брился ли Раджив – не знаю, я его тогда не видела.

Мимо проносят на носилках завернутое в саван тело. Это никого не шокирует, не напрягает. Другого покойника везут просто на крыше небольшого автомобиля, а внутри сидят сопровождающие родственники. Это тоже нормально. Они гордятся собой – выполняли волю умершего, привезли его для сожжения в Варанаси. Я вспоминаю слова Раджива о том, что едва ли все сожженные или умершие здесь получают пропуск в рай и вырываются из цепи перерождений.

А что думает по этому поводу Амрита?

Амрита удивляется:

– Когда это ты беседовала об этом с Радживом?

Но соглашается:

– Думаю, он прав. Было бы слишком просто – прожить жизнь неправильно, а потом купить достаточно дров для костра в Варанаси. Пойдем, покажу свой костер.

Видно, этого мне не избежать.

Ниже по течению от нашего отеля расположена главная гхата кремации – Маникарника. Это от нее так сильно несло паленым.

На ступеньках ждет своей очереди семья покойника – шестеро мужчин и старик на погребальных носилках. Его голова открыта, а беззубый рот и даже глаза распахнуты. Зато весь он усыпан оранжевыми цветами. Один из мужчин обрит и завернут в белую ткань – это старший сын. Лица спокойны и немного задумчивы. Здесь невозможно быть легкомысленным, Амрита права – Варанаси особое место встречи мира живых и мира мертвых. Хотя еще неизвестно, кто из нас живей…

Амрита показывает:

– Смотри, видишь, вот здесь Раджив развел погребальный костер. – И объясняет, что один костер горит часа три с половиной. За это время должна прогореть верхняя часть тела обязательно. Главное, чтобы лопнул череп, и открылась грудная клетка… Если что-то останется не прогоревшим, не беда, все унесет река.

Я жалею, что съела курицу…

Заметив это, Амрита машет рукой:

– Пойдем, вы, европейцы, страшно боитесь встречи со смертью.

– Да не встречи я боюсь, уже встречалась, а вони!

Мы идем на гхаты выше по течению.

– Их восемьдесят – от Асси до самого моста. Примерно на двадцати горят костры, на тех, что ниже по течению. Остальные для омовения.

И все равно это слишком для европейского взгляда. В мутной воде не протолкнуться, но многие ею не только обливаются, но и полощут рот.

И снова Амрита замечает мою реакцию отторжения.

– Не спеши осуждать, лучше подумай, почему за столько тысячелетий существования в Варанаси не было ни одной эпидемии? Вода Ганга действительно святая, она не приносит вреда никому из верующих. Иное дело, если решишь прополоскать рот ты или кто-то из твоих соотечественников. Хотя сейчас стало хуже – с полей выше по течению смывается много химикатов, и вода портится.

Она права, этого действительно не может объяснить никто из эпидемиологов – мутная, немыслимо загрязненная, по мнению европейцев, вода Ганга совершенно безвредна для местных. Глядя на исступленно плещущихся в Ганге людей, я начинаю верить в святость этой воды. Не для всех, конечно.