Сначала послышался один голос:

— Она и в самом деле отличается от других цурани: ведь сумела же понять, что и у раба имеется честь, и признала право служанки на свободу — даже в ущерб собственной семье.

Калиани отозвалась:

— Я так и думала. Иначе не привела бы ее сюда.

Сразу же прозвучал вопрос:

— И все-таки, стоит ли нам утруждать себя заботой о благополучии цурани?

Кто-то еще высказал свое мнение:

— Предпочтительно иметь соседей, которые живут по разумным и справедливым законам, и, возможно…

Вмешался другой:

— Но часто случается так, что из самых лучших побуждений люди творят великое зло…

В разговор вступали все новые участники; их голоса сливались в ровный гул. Кто-то напомнил о риске, еще один заговорил об империй чо-джайнов.

У Мары заложило уши. Внезапно она почувствовала, что у нее подгибаются колени. Золотое кольцо света, которое удерживало ее на месте, померкло, и она испугалась, что сейчас упадет.

Ее подхватили сильные руки старой Калиани:

— Госпожа, все позади.

Слабая как младенец, Мара вдруг осознала, что обливалась слезами, когда была во власти чар, и ей стало стыдно: казалось, что этим она себя опозорила. Но надо было взять себя в руки.

— Я убедила вас? — спросила она.

— Мы будем обсуждать это в течение ночи. На рассвете тебя известят о нашем решении, — предупредила Калиани. — А сейчас я верну тебя к Миране; она позаботится, чтобы у тебя была возможность отдохнуть.

— Я предпочла бы подождать здесь, — возразила Мара, но ей не хватило воли, чтобы настаивать. Силы покинули властительницу, и для нее исчезло все, кроме тьмы, подобной ночному небу между звездами.

Мара проснулась.

Было темно; она вдыхала запах горящих буковых поленьев и менее приятный запах квердидровой шерсти. В слабом красном свете очага можно было различить выступающие из тени деревянные балки у нее над головой. Она лежала укрытая шерстяными одеялами, затруднявшими движения, когда ей хотелось повернуться на другой бок.

Болела голова. Память сначала возвращалась медленно, но потом на глаза попалась корзина с чесалкой, которую Мирана принесла из длинного дома, и сразу же события вчерашнего дня воскресли перед мысленным взором Мары. Теперь она вспоминала вылазку в пекарню и сказочное путешествие в Доралес в обществе Калиани. Внезапно ей стало душно под одеялами, и она резко поднялась.

— Госпожа?.. — послышался из тени неуверенный голос.

Повернувшись, Мара увидела овальное личико Камлио, испуганное и тревожное.

— Со мной все в порядке. Цветик, — тихо промолвила она, непроизвольно повторяя шутливое прозвище, данное Люджаном бывшей куртизанке.

На сей раз Камлио не вздрогнула от этого обращения. Более того, она отбросила свои одеяла и распростерлась на дощатом полу в позе раболепного уничижения.

Мара испытала не удовлетворение, а некоторую неловкость, хотя слуги и рабы всегда проделывали перед ней подобные телодвижения. Таков был цуранский обычай — выражать безграничную преданность хозяину.

Однако, после того, что пережила Мара в золотом магическом круге, эта традиция вызвала у нее лишь отвращение.

— Встань, Камлио. Прошу тебя.

Девушка оставалась в той же позе, но ее плечи содрогались под пеленой светлых волос.

— Госпожа, — несчастным голосом произнесла она, не поднимая головы, — почему ты поступила так, как будто моя судьба важнее будущего всей твоей семьи? Почему? Почему ты не продала меня этим турильцам, если такой ценой могла спасти своих детей? Я этого не стою!

Мара вздохнула, согнула усталую спину и, схватив Камлио за руки, попыталась сдвинуть красавицу с места, но безуспешно: она была еще слишком слаба после чар правды.

— Камлио, пожалуйста, поднимайся. Забота о детях для меня, конечно, важнее всего, но жизнь другого свободного человека не принадлежит мне и, значит, не может быть предметом сделки, даже если речь идет о спасении тех, кого я люблю. Ты не клялась, что моя честь станет твоей честью; у тебя нет никаких обязательств перед домом Акома.

Камлио позволила себя уговорить и села прямо. Закутанная в ночную рубаху, позаимствованную у какой-то из местных женщин и явно рассчитанную на особу более внушительных размеров, она примостилась на краешке топчана. Оглядевшись, Мара решила, что они находятся в рукодельной комнате Мираны, судя по ткацкому станку, задвинутому в угол, а также многочисленным коробам с тканями и бельевым корзинам. Она все еще пыталась совладать со своими расстроенными чувствами — после того как чары истины разбередили в ней воспоминания о самых важных минутах прожитой жизни, — когда бывшая куртизанка снова нарушила молчание.

— Аракаси… — произнесла она с печальной уверенностью. — Ты это сделала ради него?

Уставшая до изнеможения, но не утратившая способности к состраданию, Мара покачала головой:

— Я ничего такого не сделала ради Аракаси, хотя он и приносил одну жертву за другой ради моей семьи.

Камлио не казалась убежденной. Мара накинула на плечи одеяло и тоже села на краешек топчана, лицом к девушке.

— Тебе незачем считать, что ты в каком-то долгу перед моим Мастером тайного знания. — Властительница Акомы сделала энергичный жест. — Если понадобится, я буду это повторять, пока ты не состаришься и не оглохнешь… или пока ты не сообразишь, что должна мне поверить.

Обе примолкли. В очаге шипели угли; слышался посвист ветра вокруг водосточных желобов. В горных областях Турила ветры дуют непрестанно, стихая только на рассвете. Трудно было определить, который час, но стоило Маре подумать, что в Доралесе маги с Калиани все еще обсуждают, как надо с ней поступить, и страхи наваливались на нее с новой силой. Она сосредоточилась на горестях Камлио, чтобы отогнать собственное беспокойство.

— Аракаси… — повторила бывшая куртизанка, наморщив лоб. — Что он во мне нашел? Он достаточно умен, чтобы заполучить к себе в постель любую женщину.

Мара подумала, прежде чем ответить.

— Я могу только предполагать, — призналась она наконец. — Но по-моему, в тебе он видит свое спасение. Или исцеление, если тебе так больше нравится, от некоторых жизненных разочарований… несбывшихся надежд. И — это также мое предположение — в ответ он хочет дать тебе то, что не мог дать своей семье: счастье, безопасность и любовь — не купленную и не подневольную.

— А ты нашла такую любовь с Хокану, — заметила Камлио с ноткой осуждения в голосе.

Маре не хотелось, чтобы ее ответ звучал как похвальба.

— В какой-то мере — да. В Хокану я нашла почти совершенное понимание. Он стал моим другом по духу. Но в другом мужчине я нашла такую любовь, какую, по-моему, ты могла бы открыть в Аракаси. А что касается любой другой женщины, которая могла бы разделить с ним постель, мне трудно об этом судить. Честно говоря, я не знаю ни его пристрастий, ни потребностей, но он не из тех людей, которые легко раздаривают свои чувства. Аракаси скрытен и осторожен, и он ни за что не стал бы оказывать тебе такое необычайное доверие, не удостоверившись сначала, что ты этого доверия достойна.