— Я назвал его Манфредом, в честь моего первенца.

— Зови его как хочешь, — прошептала она, — только забери его от меня.

«Манфред, сын мой», — подумала она, чувствуя, как разрывается сердце в груди, рвется, как шелк.

— Сейчас он у груди кормилицы, она может принести его, если хочешь.

— Нет. Не хочу его видеть. Никогда. Таков наш договор. Забери его.

Ее разбухшие груди болели от стремления дать молоко златовласому сыну.

— Хорошо. — Он подождал с минуту, не скажет ли она что-нибудь еще, и отвернулся. — Сестра Амелиана заберет его с собой. Они готовы немедленно отправиться в Виндхук.

— Вели ей уезжать, и пусть заберет с собой твоего пащенка.

Лотар стоял спиной к свету, и она не видела его лицо.

Он повернулся и вышел. Несколько минут спустя Сантэн услышала, как заурчал мотор грузовика, машина тронулась и поехала по равнине. Шум мотора постепенно стихал.

Сантэн лежала в тихой хижине, наблюдая сквозь зеленую ткань, как поднимается солнце. Она вдыхала сухой, полный песчаной пыли воздух пустыни, который так любила, но сейчас он отдавал еще и сладковатым запахом крови, запахом рождения ее сына. Или, может быть, то была кровь маленькой старой женщины из племени сан, запекшаяся на скалах. Сантэн стала думать о темных бурлящих пузырях кипящего меда, убегавшего, как вода, из святилища сан, но задохнулась, когда в нос ей ударили сахарные пары, забив запах крови.

Ей показалось, что в дыму она видит маленькое, сердечком, лицо Х’ани. Старуха печально смотрела на нее.

«Шаса, мой малыш, всегда находи хорошую воду. — Но образ начал расплываться, темные волосы стали золотыми. — И ты тоже, мой малыш, тебе я тоже желаю хорошей воды. — Но теперь перед ней было лицо Лотара, а может, Мишеля — она не могла разобрать. — Как я одинока! — воскликнула она в глубине души. — Я не хочу быть одинокой».

Тут ей вспомнились слова:

«В данный момент, миссис Кортни, вы, вероятно, одна из богатейших женщин в мире».

Она подумала: «Я бы отдала все, все алмазы из шахты Х’ани за возможность любить мужчину и чтобы он меня любил, за возможность видеть рядом с собой обоих моих малышей, обоих сыновей».

Она гневно отогнала эту мысль. «Это слезливые мысли слабой, трусливой женщины. Ты больна и устала. Сейчас ты уснешь, — решительно сказала она себе. — А завтра… — она закрыла глаза, — завтра к тебе вернется храбрость».