Джеймс спокойно взглянул в лицо воинственно настроенного молодого человека.

— Сэр Роберт Брюс был выдвинут на эту должность.

— Он уже назначен? — пожелал узнать Комин.

— Нет, — вмешался Вишарт, прежде чем сенешаль успел ответить. — Еще нет.

— В таком случае я предлагаю на эту должность себя. — Джон Комин повернулся к людям Роберта и повысил голос, заглушая их гневные крики протеста. — У меня есть право быть выслушанным.

— Сэр Роберт — граф, — выкрикнул Александр Сетон. — А вы — всего лишь рыцарь. Его титул выше вашего.

Джон Комин набросился на него:

— Но я тоже сын и наследник одного из самых могущественных дворян нашего королевства, равно как и племянник самого короля. — Он обвел присутствующих высокомерным взглядом. — Кто-нибудь смеет отрицать это? — Когда никто ему не ответил, темные глаза Джона Комина удовлетворенно прищурились. — Знай мой отец о важности этой ассамблеи, он прибыл бы лично, но я готов стать хранителем вместо него.

— Я поддерживаю это предложение.

Как только прозвучал грубый и хриплый голос, из отряда Комина вперед принялся проталкиваться огромный мужчина с бочкообразной грудью и шапкой белых волос. Это был пожилой и воинственный граф Стретэйрн. Он числился ярым сторонником Уильяма Уоллеса и в прошлом году присоединился к нему во время рейда в Нортумберленд. Он был женат на сестре графа Бучана, главы Темных Коминов, и играл важную роль во времена прежнего царствования.

Роберт оглянулся на Джеймса Стюарта и по выражению отчаяния и бессилия на его лице понял, что Комину предоставят слово, и не в последнюю очередь потому, что на его сторону стал человек с репутацией Стретэйрна.

— В таком случае, вы должны сделать свое заявление прямо сейчас, сэр Джон, — высказался, наконец, сенешаль. — Мы не можем продолжать дебаты до бесконечности. Пока мы здесь теряем время, можно быть уверенным, что король Эдуард планирует очередную кампанию.

Требование сенешаля поторопиться с изложением своих притязаний явно привело Джона Комина в ярость, но он повернулся к собравшимся:

— Очень хорошо. — На мгновение он умолк, собираясь с мыслями, а потом заговорил.

Оказалось, он обладает хорошим слогом и ясностью мышления, что несказанно удивило Роберта, который всегда полагал молодого человека лишь бледной тенью своего могущественного отца.

Джон говорил о должности своего отца как юстициара Галлоуэя и одного из шести хранителей, избранных после смерти короля Александра. Он также упомянул о долгой и славной истории своей семьи и о той единодушной поддержке, которую они оказывают его дяде, королю Джону Баллиолу, надеясь вновь увидеть его на троне Шотландии. Это была умная речь, которая пробудила интерес во многих из тех, кто сейчас собрался на поляне, отчасти еще и потому, что Джеймс Стюарт ловко обошел молчанием возможность возвращения Баллиола на престол, когда выступал в поддержку Роберта.

— Я говорю от имени короля Джона, — закончил Комин. — Как должен вести себя любой, кто предлагает себя на роль нашего лидера. — С этими словами он посмотрел на Роберта.

Удивления достойно, но именно один из людей Уоллеса, дюжий Гилберт де ла Хэй, лорд Эрролл, возразил против столь хвастливого и высокомерного заявления:

— Ваши речи стали бы сладкой музыкой для наших ушей, если бы это не Комины возглавили бегство дворян с поля боя при Фолкирке, бросив сэра Уильяма и его пеших солдат на растерзание английской кавалерии.

Роберт, шансы которого на избрание начали таять после выступления Комина, вновь ощутил проблеск надежды, особенно после того, как увидел, что Грей и Нейл Кэмпбелл закивали в знак согласия.

Джон Комин покраснел, но не замедлил возразить лорду Гилберту:

— По крайней мере, мой отец был при Фолкирке, присоединившись к своим соотечественникам. А человека, которого вы намерены назначить нашим хранителем, даже не было на поле боя! — Он ткнул пальцем в Роберта. — Быть может, самый обыкновенный страх помешал Брюсу влиться в наши ряды или же его давняя привязанность к королю Эдуарду помешала ему поднять меч?

Сенешаль и еще несколько человек запротестовали было, но голос Роберта прозвучал громче всех:

— Если против меня свидетельствует моя прошлая лояльность к королю Эдуарду, то в таком случае против тебя говорит твое нынешнее положение. В конце концов, ты ведь женат на кузине короля и состоял у него на службе еще совсем недавно, в отличие от меня.

— Мой брак аннулирован с того момента, как мы с отцом нарушили королевский приказ, что и собирались сделать, едва только он освободил нас из Тауэра, — заявил Джон Комин, не обращая внимания на презрительное улюлюканье Эдварда Брюса. — Джоанна и мои дочери находятся в Англии. Ради блага своего королевства я отказался от жены и детей. А чем пожертвовал ты?

Жаркие дебаты продолжались, перекинувшись с Роберта и Джона, оказавшихся в самом центре толпы, на периферию, захватив всех без исключения присутствующих на ассамблее. Сенешаль и Вишарт пытались поддержать хотя бы подобие порядка, но вскоре охрипли в безнадежной попытке перекричать остальных. Роберт, отведя горящий ненавистью взгляд от Комина, увидел воздетые кулаки и орущие глотки. Люди Комина противостояли его рыцарям. Его брат уже положил руку на свой меч, и его примеру последовал Джон Атолл. Дунгал Макдуалл вообще успел обнажить свой клинок. Уголком глаза Роберт заметил худощавую, жилистую фигуру в черной накидке, пробирающуюся сквозь толпу. Он успел разглядеть под капюшоном гладкий, чисто выбритый подбородок молодого человека. Остановившись в центре круга, тот откинул капюшон, являя на всеобщее обозрение выразительное лицо и тонзуру на голове. Один глаз у него был голубым, а другой — каким-то странным, молочно-белым. Прошло несколько мгновений, прежде чем на него обратили внимание.

Вишарт, жарко спорящий со Стретэйрном, умолк на полуслове. Выражение его лица изменилось, а рот приоткрылся от удивления:

— Господи помилуй, Ламбертон, я уж думал, что вы умерли!

Услышав радостный вопль епископа, мужчины затихали один за другим. В конце концов, глаза всех присутствующих устремились на пришельца. Услышав его имя, Роберт сообразил, что это, должно быть, и есть Уильям Ламбертон, человек, которого Вишарт и Уоллес назначили епископом Сент-Эндрюсским, поставив его во главе самой большой епархии королевства.

— Моя поездка в Рим затянулась, — ответил Ламбертон. Он говорил, не повышая голоса, но в нем ощущалась такая властность и сила, что последний ропот недовольства быстро стих и воцарилась тишина. — Но я вернулся к вам, посвященный в сан епископа перед лицом Господа нашего рукой Его Святейшества, папы Бонифация. И, похоже, — добавил он, обводя горящим взглядом собравшихся, — в самое подходящее время.

Вишарт оглядел Ламбертона с головы до ног:

— Какой счастливый случай привел вас к нам, друг мой?

— Хороший вопрос, — сказал Ламбертон со скупой улыбкой, — на который я отвечу как-нибудь в другой раз. — Он огляделся по сторонам. — Я слышал кое-какие из прозвучавших здесь предложений. Предлагаю избрать хранителями и сэра Роберта Брюса, и сэра Джона Комина. Если этот вопрос разделил людей королевства, в чем нет сомнения, то почему тогда не устранить предмет раздора и не объединить двух мужей, которых вы все поддерживаете, если не одного, так другого? — Не дождавшись возражений, Ламбертон продолжал, и голос его окреп и зазвучал с новой силой. — Нам, как воздух, нужно единство. Мне удалось заручиться поддержкой нашего дела Его Святейшества в Риме, но, находясь в Париже, я узнал о том, что между Англией и Францией заключено официальное перемирие.