— Да, намучился. Тебе собрался звонить, выяснять. А тут ты — от сердца отлегло. Всё принял. Мы там были.

— И Даня был… — тихо добавила Вероника.

— А поверить не могу.

— Это потому, что ты мужчина.

— Видимо, исключительно поэтому, — засмеялся отец Максимиан.

— Мы плыли к звездам. Я помню. Как назвал голубую Даня?

— Сиэль. Было три звезды: Сиэль, Алтайя и Гелиоппа.

Сиэль. Они стояли у борта золотой ладьи: она и Данила. Ладья плыла в золотом облаке, облако сопровождало ее. Данила рассказывал, где они. А Максимиан стоял сзади, чуть поодаль. Были еще люди, их образы смутно восставали из сна, но не вспоминались. Это были люди, незнакомые ей, говорить с ними было некогда, ведь происходило так много удивительного. Так ей запомнилось: золотая ладья, много людей, а она, Вероника, стоит с Данилой у борта и смотрит на звезды.

Проплывали Сиэль. Плыли среди высоко взметнувшихся голубых ветвей. Не было страха. Что-то текучее было в этих ветвях, в них не было неистовства солнечных протуберанцев, в них была исполинская гармония. Ветви, а может, стволы исполинских размеров, тянулись на сотни километров вверх, но не терялись где-то в высоте, — всё было различимо до последней черточки, — а распускались огромными цветами огня, голубого пламени. Они раскрывали бутоны, снимались с ветвей и взлетали.

Один из парящих огненных цветков опустился на ладью, вниз бутоном.

— Смотри, что будет, — сказал Данила.

Цветок раскрылся и брызнули радужные струи; и в местах, куда они ударяли, возникали и росли радужные сферы. Они вырастали до размеров ладьи и больше, растворяясь в свете звезды. А в это время возникали новые. Сферы перекрывались, прорастали друг в друга, погрузив ладью и всех на ней в радужный туман.

Данила подставил под струю ладонь — и на ней возникла маленькая радуга.

— Держи, — он протянул ее Веронике.

Она протянула ладони. Радуга мягко опустилась в них, задрожала, цвета заструились, потекли, меняясь местами, но вверху оставался розовый, а фиолетовый — внизу.

— Смотри, — сказала Вероника, повернувшись к Максимиану, — живая.

Тот протянул руку, но радуга вдруг легко взлетела с ладоней Вероники.

Алтайя была изумрудной звездой с ровной, как морская гладь, поверхностью. Они плыли по ней, нисколько не тревожа ее спокойствия и чистоты. Золотистыми змейками убегали вдаль какие-то токи. Вероника смотрела на изумрудную поверхность, ей было отрадно и спокойно; гладь успокаивала, вселяла чудный покой и ясность умиротворения.

Вероника спросила:

— Но почему?..

— Тише, — прошептал Данила. — Здесь лучше не говорить. Говори мысленно.

— Почему такой покой, если это звезда? — спросила она мысленно.

— Потому что такова Алтайя.

— А почему надо молчать?

— Она слышит каждое произнесенное слово и усиливает многократно, до звездных размеров, претворяя его в свет. И летит оно до самых границ мира. Здесь должны звучать только самые чистые слова.

— Я поняла.

Она глянула вниз. Там, в изумрудной толще как будто колыхались растения. Но нет. Открылась необъятная глубина, там всюду были жизнь и движение. Веронику захватила панорама живых глубин звезды.

— Да, там скрыто многое. Алтайя запоминает всё, с чем встречается, и создает живые образы. Где-то там будет плыть и наша ладья, и мы с тобой…

— Мы с тобой, — повторила она вслух.

И тут же подумала, что теперь эти слова станут светом и полетят в космос, и все услышат.

Они проплыли Алтайю и направились к Гелиоппе.

— Данила, — спросила она, — а мы будем с тобой? Где мы будем?

О чем она спрашивала? Ведь сейчас они были вместе, и будут всегда. Но ведь Данила ушел?

— Мы теперь будем так, — ответил Данила. — Когда тебе будет спокойно идти, я буду здесь, — и он положил ее ладонь на свою. — А когда появятся тучи, я буду здесь, — и он спрятал ее ладонь в своих. — Ничего не бойся. Я буду для тебя маленьким пушистым котенком.

— Котенком?

— Котенком из сказки вот этого человека, — и он кивнул на подошедшего мужчину в странном синем плаще, словно исполненном скрытого огня. На возникающих складках проступало вспышками линий берёзовое свечение.

— Я — Пимский, Вероника. На корабль я пригласил одну лишь девочку, мою старую знакомую. Но она устала и сейчас спит. Я знаю, что Данила рассказывал тебе мои сказки, значит, заочно мы знакомы.

— Поухаживай за Вероникой, — сказал Данила Пимскому, — я отойду к Василию. Тимофей, иди сюда, — позвал он.

Данила, Тимофей и Василий отошли к корме.

— Хорошо на корабле? — спросил Пимский Веронику.

Она кивнула и склонилась над бортом. Они плыли среди звездных островов — облаков звездного перламутра. Плыли быстро, космический пейзаж всё время менялся.

— Куда мы плывем? — спросила Вероника.

— К звезде Гелиоппе. А потом — к краю вселенной.

— А что там за краем?

— Другие вселенные. Нам предстоит переплыть в них. Но те воспоминания, что будут связаны с ними, останутся для тебя скрыты — и когда проснешься, ты о них не вспомнишь.

— Когда проснусь… Так это сон?

— Не сон, Вероника, это твоя жизнь, самая удивительная ее часть. Плавание нашего корабля когда-нибудь закончится. Он подойдет к причалу, а ты проснешься дома. Разве ты не читала сказок и не знаешь, что всё чудесное так и происходит?

— Пусть это будет сказкой.

— И сказкой тоже.

— Эти звезды — сказочные, да?

— Нет, звезды самые настоящие. И они настоящие друзья. Ведь ты видела.

— Да. И все-таки — сказочные, да? В настоящих мы бы сгорели.

— Сгореть можно и в сказочных, — усмехнулся Пимский. — Мы были друзьями этих звезд, потому что мы настоящие, такие же живые, как и они. И такие же горячие, как звезды.

Пимский колыхнул плащом, и по нему заструились нити голубого ослепительного огня. Вероника рассмеялась, световые эффекты таинственного плаща казались ей забавными, как и сам Пимский.

— Гелиоппа — веселая звезда. Она тебе понравится. Вон возвращается Данила. А я пойду к другим гостям. И на прощание, как старый сказочник, позволю себе предсказание. Отныне, Вероника, двери сказки для тебя открыты. Ведь ты хотела этого. Только думала об этом другими словами. Прощай.

Пимский кивнул подошедшему Даниле и исчез. Странная это была ладья — он лишь чуть отступил назад и в тот же миг исчез из сознания.

— А после Гелиоппы мы полетели на край вселенной. И дальше. Но этого я не помню. А ты?