запрятана так глубоко, что пастор ее не заметил. Он расстелил белоснежный платок на полу камеры и равнодушно ответил:

— Женщин сегодня не казнят.

— Может, вы помните, — упрямо продолжал Квангель, — в последнее время вы не навещали некую Анну Квангель?

— Анну Квангель? Это ваша жена? Нет, безусловно нет. Я бы запомнил. У меня прекрасная память на имена…

— У меня к вам просьба, господин пастор…

— Так говорите, Квангель! Вы же знаете, времени в обрез!

— Прошу вас, не говорите моей жене, когда придет ее черед, что меня казнили раньше. Скажите ей, пожалуйста, что меня казнят в тот же час, вместе с нею.

— Но ведь это ложь, Квангель, и как служитель Господень я не вправе нарушать восьмую заповедь.

— Значит, вы никогда не лжете, господин пастор? Никогда в жизни не лгали?

— Надеюсь, — сказал пастор, смешавшийся под насмешливо-пытливым взглядом собеседника, — надеюсь, я всегда в меру моих слабых сил старался соблюдать заповеди Господни.

— И заповеди Господни, стало быть, велят вам отказать моей жене в утешении, что она умирает в один час со мной?

— Я не могу быть лжесвидетелем на ближнего моего, Квангель!

— Жаль, жаль! Вы никакой не добрый пастор.

— Что?! — вскричал священник, полурастерянно, полуугрожающе.

— Господина пастора Лоренца вся тюрьма называла добрым пастором, — пояснил Квангель.

— Нет-нет, — со злостью бросил пастор, — я вовсе не стремлюсь получить от вас это почетное прозвище! Я бы назвал его позорным! — Он опомнился. С шумом пал на колени, прямо на белый платок. Указал на место подле себя на темном полу камеры (белого платка хватало лишь для него самого): — Преклоните колени, Квангель, помолимся!

— Перед кем мне преклонять колени? — холодно спросил Квангель. — Кому молиться?

— О-о! — сердито вскричал пастор. — Не начинайте сызнова! Я потратил на вас уже слишком много времени! — Стоя на коленях, он посмотрел на человека с жестким, злым лицом. Пробормотал: — Все равно я свой долг исполню. Помолюсь за вас!

Он склонил голову, сложил ладони, закрыл глаза. Потом резко выдвинул голову вперед, широко открыл глаза и вдруг закричал, да так громко, что Квангель испуганно вздрогнул:

— О Ты, Господь мой и Бог мой! Всемогущий, всеведущий, всеблагой, всеправедный Бог, судья над добром и злом! Грешник распростерт здесь во прахе пред Тобою, прошу Тебя, обрати в милости Твоей взор Твой на этого человека, совершившего много злодейств, ободри его тело и душу и в милости Твоей отпусти ему все его грехи…

Коленопреклоненный пастор закричал еще громче:

— Прими жертву невинной смерти Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, во искупление его злодейств! Он ведь тоже крещен именем Его и омыт и очищен Его кровью. Избави его от телесных мук и боли! Сократи его страдания, оборони его от угрызений совести! Даруй ему блаженное возвращение в вечную жизнь!

Священник понизил голос до таинственного шепота:

— Пошли Своих святых ангелов, дабы они сопроводили его в собрание праведных Твоих во Христе Иисусе, Господе нашем.

И снова пастор оглушительно выкрикнул:

— Аминь! Аминь! Аминь!

Затем встал, тщательно сложил белый платок и, не глядя на Квангеля, осведомился:

— Пожалуй, напрасно спрашивать, готовы ли вы принять Святое причастие?

— Совершенно напрасно, господин пастор!

Пастор нерешительно протянул руку к Квангелю.

Квангель покачал головой и спрятал свои руки за спиной.

— Это тоже напрасно, господин пастор!

Пастор, не глядя на него, прошел к двери. Еще раз обернулся, бросил беглый взгляд на Квангеля и сказал:

— Возьмите с собой к месту казни это высказывание, к филиппийцам, глава первая, стих двадцать первый: «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение».

Дверь закрылась, он ушел.

Квангель перевел дух.

Глава 71

Последний путь

Едва священник вышел, как в камеру вошел коренастый мужчина в светло-сером костюме. Бросил быстрый, испытующий, умный взгляд в лицо Квангелю, шагнул к нему и сказал:

— Доктор Брандт, тюремный врач. — При этом он пожал Квангелю руку и, не выпуская ее из своей, продолжил: — Вы позволите посчитать ваш пульс?

— Да пожалуйста! — сказал Квангель.

Врач медленно считал. Потом отпустил руку Квангеля и одобрительно произнес:

— Очень хорошо. Отлично. Вы настоящий мужчина. — Потом бросил быстрый взгляд на полуоткрытую дверь и шепотом спросил: — Я могу что-нибудь для вас сделать? Наркотик?

Квангель отрицательно покачал головой:

— Большое спасибо, господин доктор. Обойдусь.

Языком он коснулся ампулы. Секунду раздумывал, не попросить ли врача что-нибудь передать Анне. Хотя нет, этот пастор все-таки ей расскажет…

— Что-нибудь еще? — шепотом спросил врач. Он сразу заметил нерешительность Квангеля. — Может, передать записку?

— Мне тут нечем писать… да и не стоит. Но все равно спасибо, господин доктор, одним человеком больше! Слава богу, и здесь не все дурные.

Врач печально кивнул, снова подал Квангелю руку, подумал и быстро сказал:

— Могу вам только сказать: будьте мужественны.

И быстро вышел из камеры.

Вошел надзиратель, а следом за ним — заключенный с кружкой и тарелкой. В кружке дымился горячий кофе, на тарелке лежал хлеб с маслом. Рядом две сигареты, две спички и кусочек чиркаша.

— Ну вот, — сказал надзиратель, — как видите, мы тут не жмотничаем. И все без карточек!

Он засмеялся, и помощник его с готовностью присоединился. Было заметно, что шутка заезженная.

Во внезапном порыве злости Квангель сказал:

— Уберите все это! Не нужен мне ваш палаческий завтрак!

— Ладно, мне дважды повторять не надо! — отозвался надзиратель. — Кстати, кофе суррогатный, а вместо масла маргарин…

Квангель снова остался один. Убрал постель, снял постельное белье, сложил возле двери, откинул нары к стене. Потом стал умываться.

И еще не закончил, когда в камеру явился новый посетитель, в сопровождении двух парней.

— Отставить мытье, — громогласно объявил он. — Сейчас мы вас по первому разряду побреем и причешем! Давайте, ребята, поживее, припозднились мы! — И Квангелю, извиняющимся тоном: — Ваш предшественник слишком нас задержал. Некоторым ума не хватает понять, что я ничего изменить не могу. Я ведь палач города Берлина…

Он протянул Квангелю руку.

— Сами увидите, я ни мешкать не стану, ни мучить. Вы со мной по-хорошему, и я с вами тоже. Я своим ребятам всегда говорю: «Парни, ежели кто прикинется безумным, начнет метаться, кричать и выть, вы действуйте так же. Хватайте его за что ни попадя, хоть за яйца!» Но с разумными людьми вроде тебя я обращаюсь аккуратно!

Пока он этак рассуждал, машинка сновала туда-сюда по голове Квангеля,