— А где жрица Аджль?

Но атаман махнул рукой. Во время печальной сцены прощания никто не заметил, как ушла жрица. Искать ее теперь не было времени.

— Клецки? Среди ночи?

— Ладно тебе, повариха! Ребята топали весь день, от рассвета до заката!

— А я что, виновата, что им отдают такие глупые приказы? Нет, сержант, кухня закрыта, — глухо отозвалась Нирри и одарила сержанта суровым взглядом.

— Повариха, поимей жалость. Завтра сражение. Ирионские синие должны быть в форме.

— В форме! — фыркнула Нирри. — Если бы спросили меня, я бы сказала, что надо, чтобы парни были в форме. Наобещали с три короба! Теплые казармы! Как же! Сижу в шатре, который промокает, как решето, да еще того и гляди рухнет под ветром!

— Если ты замерзла, повариха, я мог бы тебя согреть! Сегодня Нирри даже не улыбнулась, отшвырнув руку сержанта.

— Хватит с меня твоих сальностей, сержант!

— Зато нам бы не повредило что-нибудь жирненькое! Неужто ты не слышишь, что по всему полю грохочут боевые барабаны? Утром моим ребятам потребуется сила, а сейчас им нужна еда! А где твои помощницы, девчонки?

— На спине валяются, где же еще!

— Глупости, повариха. Погоди, я разыщу их и велю разжечь костры.

Сержант, поняв, что пора брать дело в свои руки, выскользнул из шатра, где сидела дрожащая от холода Нирри, и принялся раздавать направо и налево оглушительно громкие приказы.

— Выпить они хотят, парни твои, Карни Флосс, а не поесть, — бормотала Нирри. — Вот и пусть пьют! Подумать только... Набить парню желудок вкусной едой, а потом чтобы его пристрелили? Пусть пьют, пусть так напьются, чтобы не видеть и не слышать ничего!

Нирри разрыдалась. Это было странно. За время пути от Ириона она очень изменилась. Слишком долго госпожа унижала ее. А теперь затравленная девчонка стала женщиной. Гордой женщиной. Вот только теперь Нирри поддалась слабости. Слишком долог был день, она ужасно устала, а окончательно доконало ее то, что кругом простиралось поле предстоящего боя.

Нирри многое знала о войне. Во время Осады Ириона она была ребенком и только-только начала прислуживать в замке, но она до сих пор помнила пушечную канонаду, крики раненых, падающие на головы людей камни. В те дни у нее на глазах гибли люди. Она видела простреленные, разорванные животы и раздавленные грудные клетки. Как-то раз на огороде возле кухни, ранним солнечным утром Нирри нашла молодого парня, совсем молоденького. Он валялся на грядке с редиской — неподвижный, как кукла. Наверное, он упал с крепостной стены и сломал позвоночник. Много лун потом перед глазами Нирри стояло его лицо — такое до странности спокойное и холодное.

Теперь, когда прошло столько лет, когда Нирри была так далеко от Ириона, она вдруг снова вспомнила того погибшего юношу, совсем мальчика. Воспоминание вернулось вместе с той, прежней тоской, с тем же, старым ужасом. Она снова увидела лицо мертвого юноши. Она стала думать про мисс Кату. Она стала думать про Вигглера. Она упала на расстеленное на земле одеяло, стала кататься по нему и стонать.

— Что такое, бедняжка повариха? — встревоженно спросил сержант, вернувшийся в шатер. Он сел рядом с Нирри, подсунул руку под ее плечи. — Вот не думал, что такая храбрая девушка испугается какого-то дурацкого сражения! — Он протянул Нирри фляжку. — На-ка, хлебни, полегчает.

Нирри фыркнула.

— Не надо.

— Ну, вот и молодец. Я этих дурацких сражений повидал... сотню, не меньше. У меня и шрамы имеются... только они в таких местах, какие девушкам я редко показываю. — Он усмехнулся. — Ну, уже улыбаешься? Вот и славненько. Я так и знал, что моя Нирри — молодчина!

— Я тебе не «твоя Нирри»! — буркнула Нирри, но не удержалась от улыбки и повернула голову к сержанту. В шатре горела только одна свечка, и при ее свете лицо сержанта казалось дружелюбным и родным.

— Карни? — проговорила Нирри.

— Нирри?

— Знаешь про пять золотых тиралей?

— Про пять золотых тиралей? Это что, сон какой-то?

— Да ты же сам говорил! Столько нужно парню, чтобы от армии откупиться. Как думаешь, многие бы откупились? Если бы такими деньжищами обзавелись?

— Если бы да кабы! У нас, поди, тогда и войска не было бы! Сержант усмехнулся, но тут же посерьезнел и печально опустил глаза.

— Карни... — смущенно проговорила Нирри.

— Нирри?

— А если бы я захотела найти солдата...

— Послушай, дорогуша, ты же говорила, что у тебя уже есть солдат!

— У-у-у, злыдень! Я же не про то!

— Не про то? Ну, тогда надо знать, в какой он роте.

Нирри робко вымолвила:

— Это я знаю. В пятой.

— Ты опять про пятую!

— Я же говорила тебе, что собираюсь замуж, Карни.

Сержант хлебнул из фляги.

— А я тебе говорил, что парни в пятой роте никуда не годятся.

— Только не мой Вигглер.

— Не твой Вигглер? Ну что ж, похоже, ты что-то задумала, а? — Сержант глубокомысленно обозрел свои сапоги. Когда он снова посмотрел на Нирри, глаза его были подернуты слезами, но он старательно усмехнулся. — Пятая рота — в казармах, дорогуша. Они здесь с прошлого сезона.

— Правда? — Лицо Нирри озарилось радостью. — О Карни! Правда?

Плоховато соображая от радости, Нирри поцеловала сержанта в щеку.

Сержант рассмеялся.

— Ты поосторожнее с поцелуйчиками, дорогуша. А вдруг мне еще захочется?

— Ах ты!

— Ну, все, все! Только учти, дорогуша, если этот твой малый, что ушами шевелить умеет, будет с тобой плохо обходиться, то ты только приди и скажи старине Карни Флоссу. Можешь всегда рассчитывать на старину Карни.

Нирри снова залилась слезами.

— О Карни!

— Ты очень хорошая, Нирри Джабб. Лучше тебя я никого не встречал, это точно.

— Ты чего? Кто тебе сказал, что ты можешь меня называть «Нирри»?

— Ну, так ты же меня зовешь «Карни»!

Нирри хихикнула.

— Зову. Потому что имечко потешное.

— Чье-чье имя потешное?

— Твое! — И Нирри несколько раз повторила имя сержанта, всякий раз произнося его так, словно оно и вправду могло вызвать смех: — Карни Флосс! Карни Флосс!

— Ах ты, противная девчонка! Вот я тебе сейчас задам! Сержант и Нирри повалились на одеяло, и началась шутливая драка. Нирри болтала ногами, отбивалась. Наверное, так не стоило вести себя порядочной женщине, но Нирри ни о чем таком не думала. Ей было так весело, так хорошо!

И вдруг послышался глухой удар, и сержант, обмякнув, навалился на Нирри всем телом и застыл в неподвижности.