— вплоть до заключительных слов: «А время, как вы знаете, идет». Надо думать, повествование об Аралети вдохновлялось, помимо всего прочего, вполне современными наблюдениями писателя. Можно сказать, это он виноват в том, что не нашел для своего проповедника Бучуты тех единственных слов, которые подняли бы аралетцев к свету, заставили их увидеть мизерность своего существования. А можно сказать и так, что это время водило писательским пером, диктовало тональность и ход рассказа — вплоть до того момента, когда Бучута оказался полностью забыт слушателями своих вдохновенных проповедей. Мне ближе вторая точка зрения.

В рассказе Гурама Дочанашвили «Дело» живет и действует писатель по имени Лука. Он ходит по заснеженному городу, вступает в какие-то отношения с его обитателями, сидит в харчевне, едет в трамвае — и все эти реальности словно бы нереальны, потому что свершается в сознании Луки непрерывная работа, таящая бесконечные неожиданности. «И вспомнились странные слова: «Краса-город», «Камора», «Канудос», только он знал магический смысл этих слов и стоявшие за ними города с ярко-пестрыми домами, полные людей, которых предстояло оживить так трудно находимыми, еще скрытыми где-то словами…» «…улыбался, повторяя: «Краса-город», «Камора», «Канудос», и внезапно ощутил зуд в трех пальцах, в трех главных пальцах — в большом, указательном и среднем, странный был зуд, звенящий, — этими тремя пальцами держал Лука ручку, этими тремя пальцами брал из солонки соль, посыпая пищу, и этими же тремя пальцами осеняли крестным знамением предки Луки, и внезапно Луку… потянуло домой, к столу, и ощутил он в себе…необычную, выбродившую силу…»

Эти строки дают представление о том, как относится к своему делу писатель Гурам Дочанашвили. Интересны они и своеобразной автобиографичностью — рассказ был написан в 1971 году, приблизительно посредине работы над романом «Одарю тебя трижды». «Краса-город», «Камора», «Канудос» — названия трех из пяти разделов романа.

После выхода произведения в свет писатель, давая газетное интервью, сказал, что его давно преследовала мысль создать роман, касающийся людей вообще, их духовных устремлений, их извечных нравственных качеств. Была избрана древняя тема — скитание человека по свету: «…скитался Одиссей, скитался блудный сын…»

Огромность замысла соединялась, судя по всему, с его на первых порах некоторой расплывчатостью. У такого положения были и свои плюсы — новый жизненный материал, новые впечатления, даже факт могли резко двинуть вперед начатую работу.

Находит тот, кто ищет. В последнем номере журнала «Вокруг света» за 1969 год Гурам Дочанашвили обнаружил небольшой очерк В. Соболева «Канудос: рождение, борьба и гибель республики голодных». Этой публикации суждено было сыграть роль литературного ньютонового яблока. Чтение очерка и нынче увлекательное дело. Он рассказывает о том, как в конце прошлого века на северо-востоке Бразилии крестьяне, несколько тысяч семей, объединились в борьбе против бедности, стихии, социального гнета. Они обобществили средства производства, построили свой глинобитный город под названием Канудос, они обрабатывали засушливую землю, пасли скот и жили свободными людьми. Правительственные власти несколько раз терпели поражение, пытаясь покорить обитателей Канудоса, в конце концов сожгли его дотла, уничтожив всех защитников. Этот трагический невымышленный сюжет имел своих героев, среди которых выделялся организатор и духовный пастырь бедняцкого объединения Конселейро. Жестокая история Канудоса вобрала факты, звучащие подобно поэтической метафоре: солдатам правительства на пути к Канудосу пришлось пробиваться через каатингу — низкорослый кустарник, и тогда «ползучие травы, иссушенные зноем до крепости проволоки, хватали солдат за ноги». Сама природа сопротивлялась неправедной силе…

Замысел романа обретал плоть, получал реальную почву — не важно, что она находилась так далеко от романиста. В Канудос приводит он своего героя после долгих изнурительных скитаний по другим землям — чтобы тот смог прикоснуться наконец к человеческому бескорыстию и гордому ощущению собственного достоинства. Как сказано в романе, «… ведь у нас… у нас у всех есть свой город, только мы не знаем порою об этом, есть, не может не быть, а если и нет, наверное, будет — белоглинный, белизны безупречной, у самой реки, по пологому склону восходящий рядами, под косыми лучами раннего солнца — сияющий…»

Реалии очерков были использованы с любовной тщательностью, ее в современной литературе удостаиваются разве что мифы, покрытые благородной патиной древности. Из журнала в роман перешел вождь канудосцев Конселейро (что значит — советующий), сохранив и свое имя — Мендес Масиэл, и свою биографию (его крестьянская семья потерпела поражение в долгой войне с помещичьим родом Араужо — наименование рода сохранено тоже), и даже текст своих пламенных проповедей — о погрязших в алчности Риме, Вавилоне и Рио-де-Жанейрo, о торжестве Молоха и необходимости очищения человеческих душ. Продолжил свою жизнь знаменитый пастух-вакейро Зе Манута, получивший теперь, видимо, для благозвучности имя Зе Морейра, воскресла и жена его Мария — по-новому Мариам. К лицам подлинным присоединились вымышленные: красавец, беспечный гуляка, любимец женщин, знаменитый вакейро, верный друг Мануэло Коста; таинственный идальго дон Диего, с его церемонностью, изысканными манерами и тягой к артистизму в большом и в малом — еще один герой свободолюбивого Канудоса; Жоао Абадо — хмурый, молчаливый человек, не терпящий легкомыслия и фальши; крестьянин по кличке Старый Сантос, поседевший после смерти жены и ребенка, посвятивший остаток дней своих мести убийцам, — ему суждено стать в романе пятым великим канудосцем.

Чтобы набраться сил для грядущих битв за справедливость, Сантос ежедневно носит на плечах теленка (потом — быка): к легендарной истории новых времен легко присоединяется древнегреческий миф. Авторская фантазия ничем не скована, она свободно взмывает над фактами, жизненным материалом, в дело может пойти любое знание и любая ассоциация. Творится — в пределах общего замысла — романтическая повесть о человеческой тяге к свободе, к бытию, свободному от уз корысти, мелочного расчета и вообще быта. В таком повествовании важны не столько подробности и тяжкие изгибы человеческого характера, сколько его очищенная суть. Зе — не просто пастух, которого сама работа сделала виртуозом (так в очерке), он — великий вакейро, вдохновенно предающийся полету на верном скакуне, сам полет этот — действо, требующее восторженного зрителя. Пастухи из сертаны, каменистых и нещедрых земель, мало что не ожесточились в изнурительной битве за кусок хлеба — они наделены натурами на редкость тонкими. «Ромашка моя…» — таково будничное обращение Зе к своей избраннице, верной Мариам. Воплощенное жизнелюбие, красота телесная и духовная — это Мануэло Коста. А где есть такой прекрасный пастух, должна быть и прекрасная пастушка — она и появляется в белом одеянии на берегу реки перед очарованным навсегда Мануэло («прекрасная пастушка» — словосочетание из самого романа). Возвышенность повествования о Канудосе, что и говорить, подвигает его