партийное взыскание за то, что он прибыл на Шестой конгресс Коминтерна вместе с датской делегаций, не имея на это специального разрешения[1359]. Тем не менее его включили в работу над итоговыми документами конгресса. Уже после своего ареста в Японии он признавал, что в его ходе «выступал как бы в роли личного секретаря влиятельного политика Бухарина». На второй день после закрытия конгресса он вновь был отправлен в Скандинавию, сообщив своим соратникам, что устал от подковерных интриг: «Мне не доставляет никакой радости совать свой нос в тайны лендерсекретариата или „больших политиков“. Пускай они спокойно забавляются своими скорее малыми, нежели большими делами. Если понадобится, я поеду хоть на Северный полюс, может быть, там тоже понадобится основать какую-нибудь компартию»[1360].

В ходе нескольких последующих месяцев Зорге постоянно находился в зарубежных командировках — его биограф считает, что таким образом высокие покровители в Коминтерне старались на время вывести талантливого молодого человека из игры, чтобы сохранить его в коминтерновской орбите. Это не помогло, и 29 августа 1929 года он был переведен в «резерв ЦК ВКП(б)» — партии, членом которой он являлся на протяжении почти пяти лет.

Став сотрудником советской разведки, Зорге (под прикрытием должности корреспондента одной из германских газет) смог создать мощную сеть осведомителей в Шанхае и других городах Китая[1361]. Сменивший его резидент Я. К. Бронин признавал, что «недостатки созданного Рихардом Зорге разведывательного механизма не могут умалить того, что им было сделано», причем «буквально на голом месте»[1362]. Тот факт, что в досье разведслужбы была зафиксирована близость Зорге к Бухарину, предопределил недоверие к поставляемой им информации, в том числе и из Японии, где ему удалось добыть информацию о точной дате нападения нацистской Германии на Советский Союз. Отказавшись выехать в 1937 году в Москву, он продолжил свою резведывательную деятельность, и ему «судьба позволила погибнуть как бойцу, от рук своих противников»[1363].

Другие сторонники Бухарина, разбросанные по всему свету, даже в отсутствие своего лидера продолжали держаться вместе, рассчитывая, что их патрон и наставник рано или поздно вернется на большевистский Олимп. Уникальным документом является письмо сотрудника секретариата ИККИ М. Г. Грольмана, которое Пятницкий 7 июня 1929 года переправил Сталину и Молотову, раскрыв все использованные в нем псевдонимы. Согласно его объяснению, письмо «случайно попало в аппарат ИККИ» и было написано еще в феврале 1929 года, когда его автор покидал Европу, отправляясь в длительную командировку в Мексику.

Грольман подробно рассказывал о своих контактах с бухаринцами, разбросанными по многим странам Европы, которые он проезжал, пробираясь на запад. Во Франции он встретился с Эмбер-Дро, обсудив с ним «нашу оценку Шестого конгресса». В Германии его собеседником стал Эверт, которого Грольман побуждал продолжать борьбу и даже сформировать в КПГ особую платформу. «Ее несоставление будет означать ни что иное, как отступление от своей линии, как желание сбоку и с припеку „сработаться“, как жест к примирению. В перспективе — идейно-принципиальная капитуляция вместо борьбы до конца»[1364].

Иностранные коммунисты, стоявшие у истоков Коминтерна. Пауль Леви, Джачинто Серрати, Жюль Эмбер-Дро, Анжелика Балабанова в президиуме Второго конгресса. Все они рано или поздно будут исключены из ИККИ

1920

[РГАСПИ. Ф. 489. Оп. 2. Д. 106. Л. 1]

Очевидно, со слов Эверта приводилась информация о катастрофическом положении в германской партии: «Идет драчка всех против всех. Кучер [Тельман] опять не появлялся две недели… Здесь в Берлине вундеркинд [Нейман] строит против него козни. Картина ужасная. Ясно, что в этой обстановке шатания, пустая болтовня и прочее бездельничанье неизбежно и что всякое слово, немного разумное и толковое, производит сильнейшее действие». Грольман так и не смог убедить Эверта включиться в борьбу за влияние на Тельмана, да и сам видел, насколько мизерны шансы тех, кого он называл своими идейными друзьями. «Мы останемся в ближайшем будущем кучкой в буквальном смысле слова. Члены партии будут аполитично голосовать за все, что предложит Правление. Поэтому нужно иметь терпение, выявлять себя, не смазывать своей линии, не примазываться критически к другой»[1365].

Здравые мысли коминтерновского эмиссара, пришедшего в Коминтерн из аппарата разведки и прошедшего горнило московских интриг, так и не привели к реальным оппозиционным действиям даже в зарубежных компартиях, где возможности выразить свое мнение были несравненно больше, чем в Советском Союзе. Зато на его политической биографии был поставлен жирный крест. Вначале Грольмана перевели на должность простого курьера ОМС, откуда он, не проработав и месяца, был отчислен. В ходе партийной чистки, пришедшейся на этот месяц, ему пришлось оправдываться о происхождении злосчастного послания, адресат которого так и остался неизвестным. Стандартное признание ошибок и заблуждений не помогло — собравшиеся требовали, чтобы Грольман покаялся во всех смертных грехах. Их нападки венчало утверждение, что во время Шестого конгресса тот стал одним из создателей «правоуклонистской организации в Коминтерне» и ее члены, представлявшие около десятка европейских стран, «вели самую энергичную обработку делегации ВКП»[1366]. Как бы комично не звучали такие обвинения, они стоили карьеры, а впоследствии свободы всем, кто так или иначе соприкасался с Бухариным.

Документы, подобные письму Грольмана, десятками ложились на стол генсека и заставляли того верить в заговоры, которые плетутся вокруг него самого всегда и повсюду. Письмо было лишь капелькой в том потоке доносов на Бухарина и его соратников, которые летом 1929 года добирались до сталинского секретариата. Оно не было пущено в ход, однако именно генсек задавал тон кампании травли своего недавнего партнера. Любая попытка последнего оправдаться вызывала приступ гнева и ругань, как будто речь шла о закоренелом враге: «Оба письма Бухарина считаю жульническими. Этот кадетский приват-доцент, видимо, не понимает, что мошенническими письмами не проведешь большевиков. Типичный кадетский адвокат»[1367].

Отказ самого Бухарина от активного сопротивления вынудил Сталина не только растянуть процедуру его изгнания из высшего эшелона ВКП(б) и Коминтерна, но и сделать это, не прибегая к жестким и заметным внешнему миру репрессиям. Лишь 30 мая 1929 года «русская делегация» согласовала вопрос о том, как подать зарубежным компартиям его снятие с коминтерновской работы, утвержденное апрельским пленумом ЦК ВКП(б). Это решение следовало огласить на ближайшем заседании Президиума ИККИ, а на ближайшем пленуме ИККИ вывести Бухарина из состава Президиума[1368]. В соответствии с уставными нормами он оставался членом самого Исполкома до следующего конгресса Коминтерна, который состоится лишь в 1935 году.

Нашему герою предстояло не только унизительное покаяние за защиту устоев нэпа и покушение на сталинский авторитет, но и