На нескольких лодках приехали артисты театра масок. Первыми выходят двое мужчин, которые несут огромную маску Баронга: один — голову, а другой — туловище с громоздким хвостом.

Маска закрывает актеров до колен. На танцорах — полосатые брюки, каких не носят в быту. Голова маски вырезана из дерева с легкой древесиной и прикрыта париком — пышной гривой, сделанной из черного иджука или вороновых перьев, украшенных золотистыми блестками. Позолочена и морда чудовища, напоминающая то ли тигра или льва, то ли медведя. На спине сияют позолотой легкие крылья. Голова Баронга подвижна, и он то и дело закидывает ее, любуясь своим ярким хвостом. Хвост, сплетенный из черного иджука, украшен блестящими зернышками и маленькими зеркальцами, отражающими солнечные лучи. Туловище сплетено из лиан и покрыто иджуком. К хвосту Баронга привязаны маленькие медные или серебряные колокольчики, весело позвякивающие при каждом шаге актера, несущего эту часть маски-костюма. Извиваясь и раскланиваясь на все стороны, Баронг направляется на деревенскую площадь. Следом несут маску чудовищной женщины. Это огромная белая маска, лицо которой изрезано глубокими морщинами. Появляется актер в маске гиганта с вытаращенными глазами и с раскрытой в ярости пастью. Другие действующие лица — принц Манри со своей прекрасной невестой-принцессой Чили Товонг Кунинг. Их маски — золотолицые, улыбающиеся. Вся компания в праздничных, ярких костюмах. Выделяется одежда принцессы — отличается переливами желтого и зеленого цвета.

Чили — стилизованная фигурка, изображающая женщину, символ плодоношения. Чили устанавливают в поле в период начала колошения риса [Covarrubias, 1942, с. 78].

Мифологический персонаж Чили ассоциируется с созревающим, набирающим колос растением риса[3]. Как уже упоминалось при рассмотрении обрядов периода созревания риса, на поле с начинающим колоситься рисом ставят сделанное из листьев пальмы двуполое существо и обращаются к нему с просьбой помочь растениям образовать тугой, полный крупных зерен колос. Театральное представление с таким персонажем во время Галунгана должно, как считают балийцы, оказать магическое воздействие с помощью духов предков на созревание риса.

Во время Галунгана во всех деревнях острова устраиваются петушиные бои. Кровь побежденных петухов служит приношением духам «нижнего» мира и отрадным развлечением для духов предков, остающихся еще в селениях своих потомков. Так налаживается связь времен, связь поколений.

Очень распространенная и любимая игра балийцев во время Галунгана — обливание водой. Молодежь с веселыми криками бегает по улицам и поливает водой друг друга. В этой игре очевидна связь с древними поверьями в очистительную силу воды и в магическую возможность с помощью такой игры вызвать дождь, если в нем нуждаются поля.

Пока зреет урожай риса, исполняется еще одна серия обрядов, связанных с культом предков, — кунинган. Они мало чем отличаются от обрядов праздника Галунган. Видимо, в связи с тем, что они ближе ко времени созревания риса, во время обрядов кунингана приносятся наибольшие подношения силам «нижнего» мира.

Праздник урожая по календарю «вуку».

Праздник сбора второго урожая по явано-балийскому календарю отмечается так же, как праздник сбора первого урожая. Совершив многочисленные подношения богам, духам и демонам, балийцы приступают к уборке урожая. А завершив последний цикл сельскохозяйственного календаря, устраивают торжество. В 1930 г. М. Коваррубиас наблюдал такой праздник в деревне Убуд, на юге Центрального Бали.

Завершив жатву, все члены субака собрали со всех полей сделанных там перед началом жатвы фигурки богини Нини и поместили их в небольшом храме. Храм был богато украшен прекрасными полотнищами (ламаками), сплетенными из зеленых листьев молодой кокосовой или сахарной пальмы. В узорах плетения желтым цветом выделялись изображения луны и женских фигурок. У храма на алтарях и циновках делали подношения благодарности за урожай, а затем каждая семья забирала свою Нини. Участники обряда несли корзины с рисом нового урожая для подношений в других храмах, расположенных на территории деревни и у дорог, ведущих к ней. Образовывалась длинная процессия. Впереди шли женщины. Они несли на головах изображения богини Нини и корзины с подношениями. За ними следовали мужчины. Процессия под музыку торжественно двигалась к деревенскому храму. Здесь делали подношения и вносили в храм Нини, чтобы жрец благословил их, окропив чистой водой. Эта церемония называется «возвращение Матери» (мендак Нини). Затем старейшая женщина каждой семьи брала свой сноп — символ Матери зерна и несла его в свой амбар. Амбары к этому времени были уже украшены плетеными ламаками, свешивающимися с пеньоров, установленных возле амбара. Внутри каждого амбара был сооружен новый из дерева и бамбука помост. На него стелили новую циновку, любовно сплетенную членами семьи и украшенную затейливым орнаментом. На нее ставили Нини. Рис из этого снопа даже под страхом голодной смерти не смел тронуть ни один член семьи, чтобы не оскорбить Мать риса и не лишиться урожая в следующем сельскохозяйственном цикле. Затем в амбар вносили зерно нового урожая.

После этого важнейшего праздничного обряда балийцы имели право повеселиться до начала нового цикла работ [Covarrubias, 1942, с. 79–81].

В деревнях на юге Центрального Бали на Празднике урожая часто исполнялся танец воинов. Под аккомпанемент небольшого оркестра, в котором ведущая роль принадлежала большому гонгу (поэтому этот оркестр назывался гамелан-гонг), танцевали молодые мужчины. На них был традиционный костюм воинов, за поясом на спине — крис. М. Коваррубиас писал о танцорах: «Каждая часть их тела, от пальцев ног до пальцев рук, находится в постоянном движении. Каждый мускул лица контролируется танцором, чтобы выразить шторм гнева, которым охвачен вспыльчивый воин, чувство восхищения и удивления окружающим его миром магии. По мере того как музыка усиливается, танцор становится все более напряженным. Он поднимается на цыпочки, становясь выше ростом, его глаза широко раскрыты, все тело сотрясается так, что цветы на головном уборе качаются из стороны в сторону. Так, поднявшись на кончики пальцев ног, с телом, напряженным до предела, он хлопает себя по бедрам и вытягивает палец в направлении врага и с громким криком „А! Адо! Адо!“ выхватывает крис и становится перед врагом в агрессивную позу. Но в ту минуту, когда они должны бы столкнуться, танцоры неожиданно замирают и предоставляют вести дуэль музыке, в которой поражение одного из танцоров и становится концом танца» [Covarrubias, 1942, с. 231].

Праздник урожая завершает сельскохозяйственный год и одновременно является преддверием начала нового сельскохозяйственного года.

Через некоторое время после окончания Праздника урожая, во время которого в деревнях появлялось много пришлого народа и, возможно, нарушались обычаи, соблюдавшиеся населением данной местности или деревни, что, как считали балийцы, может обидеть их предков и