* * *

– Я могу нарисовать, – сказала Эгле. – У меня профессиональная зрительная память.

Клавдий нажал кнопку на столе:

– Принесите нам, пожалуйста, срочно… Эгле, вам что: карандаши, тушь? Краски?

– Карандаши нормально, – сказала Эгле. – Двадцать четыре цвета.

Она представила с некоторым злорадством, как все эти референты и устрашающие инквизиторы в черных плащах забегают сейчас по дворцу в поисках канцтоваров. Но коробку принесли через две минуты: двадцать четыре остро отточенных карандаша и чистый альбом для эскизов.

Она села у края огромного стола, разложила инструменты, прикинула композицию; память рук и глаз вдруг подсказала ей, что совсем недавно у нее была любимая работа и любимый человек и она была счастлива.

Ее скрутило, как жгут мокрого белья, слезы и сопли пролились на лист и испортили его. Клавдий Старж встал, импульсивно сделал шаг по направлению к ней – и отступил обратно.

– Одну минуту, – прошептала Эгле.

Он переправил ей по столешнице пачку сигарет и зажигалку. Не поднимая глаз, Эгле закурила – и склонилась над новым листком: изогнутый серебряный клинок с клеймом оружейника. Витая рукоятка, серебро с рубином:

– Это… подлинное… оружие. Вероятно, есть… в музейных… фондах. Вы можете найти, откуда его сперли…

Она подняла голову; Великий Инквизитор издали смотрел на ее рисунок, лицо его было спокойным, но Эгле испугалась:

– Что-то не так?

– Все нормально. – Он запрокинул голову, выдыхая дым в решетку вытяжки. – Просто я видел эту штуку раньше. Это может быть совпадением, а может и не быть…

Эгле поймала себя на том, что рисует кровь на клинке. Отложила карандаш:

– Я не все рассказала.

– Я знаю. – Он откинулся на спинку кресла.

Эгле затушила сигарету, перевела дыхание и заговорила. И при первых же словах поняла, что древний ужас, заключенный в словах о Ведьме-Матери на Зеленом Холме, ей не привиделся.

Глаза человека напротив сделались непроницаемыми, будто нарисованными на закрытых веках. Он не перебивал, не двигался и вряд ли дышал. Даже рассказ о навке, которая явилась к Мартину, не произвел на него такого впечатления.

Эгле говорила сипло, как пропойца:

– Я не вслушивалась, что там говорит несчастная девочка… то есть навка. В тот момент… Я увидела пистолет… Я не слушала. Но потом, когда ведьма на берегу, с ножом, повторила ту же фразу… Я вспомнила.

* * *

Клавдий слушал, оцепенев; вот зачем приезжал Мартин. Вот почему он задавал Ивге вопросы, которые так ее напугали. «Ты сын Матери-Ведьмы, Заново Рожденной Матери». Вот и подступили в упор давно ожидаемые, легендарные события, то ли битва, то ли казнь. Хорошо, если все-таки битва.

Он нажал на кнопку селектора на столе:

– Арно, отправьте сообщение в Одницу, лично куратору, официально, с дублями по всем каналам связи: экстренный вызов в Вижну, во Дворец Инквизиции. Свяжитесь с Одницей и организуйте ему самолет. Доложите мне, когда он выйдет на связь и когда вылетит.

– Я принесла плохие новости? – не своим, слабым голосом спросила Эгле.

– Не очень хорошие, – признался Клавдий.

– В этих словах есть смысл? Что это значит для Мартина?!

– Эгле, – сказал он, подумав. – Я страшно благодарен, что вы пришли с этим ко мне. Я не готов сейчас объяснять, что происходит, но очень прошу: никому без моего ведома этих слов не повторяйте.

* * *

– Эгле, ее зовут Эгле. – Ведьма захлебывалась, боясь замолчать хоть на секунду. – Она не твоя! Ты ее не присвоил! Она пройдет обряд, и ты не остановишь! Ничего не сможешь… Нет, стой! Я отвечу!

За последние минуты Мартин много узнал об искусстве допроса. И еще больше он узнал о себе как о допросчике и не мог отменить это знание. Не мог зажмуриться в ужасе.

– Где и как она пройдет обряд?

– Под небом. Под соснами. Станет одной из нас… Больше не знаю!

– Когда?

– Скоро! День или два… или уже сегодня… Не знаю!

Когда она говорила «не знаю», это означало, что информации нет. Флаг-ведьмы знают и чуют многое, но они не всеведущи, зато Мартин теперь знал о ее нервных центрах все. Хладнокровный, эффективный, мастеровитый палач.

Мартин позвонил референту прямо из подвала и отдал распоряжение. Потом вернулся к допросу:

– Поговорим о Зеленом Холме. Что это за место?

– Там Ведьма-Матерь сидит на вершине и ждет своих детей.

– Как туда попасть?

– Убить инквизитора. Тогда, покинув этот мир, ведьма придет к своей Матери.

– Загробное царство для ведьм? – Мартин ухмыльнулся.

– Нет. Нет. Это другой мир. Для нас. Когда твой мир сгорит – Зеленый Холм… станет повсюду.

Он спросил ее о ноже. Ведьма ответила, не сопротивляясь: нож был ритуальный, инквизиторский, сто пятьдесят лет назад ведьма выкопала его из могильного кургана, в котором, вероятно, покоился прах кого-то из ближайших сподвижников Атрика Оля.

– Сколько я вас перерезала этим клинком… Сколько инквизиторской крови ушло в землю, без славы, как на бойне…

Он подробно расспросил о ее предыдущих жертвах. Потом снова позвонил референту, и тот связал его с Руфусом из Ридны.

– У меня беседа с ведьмой, которая убила вашего сотрудника, – сказал ему Мартин. – Он действительно умер от проблемы с сердцем, вернее, от проблемы с отсутствием сердца в груди. Вы не отделаетесь одной отставкой, Руфус.

И, не слушая больше потрясенную тишину в трубке, он вернулся к допросу:

– Так что я такое?

– Ты падаль. Ты мертвец… Ты скоро сдохнешь в муках…

Она так бешено сопротивлялась, что Мартин понял: информация имеет ценность. Кровь из носа заливала ее губы, она билась в колодках, выла, но не отвечала.

– Это была прелюдия, – сказал Мартин с сожалением. – Теперь поднимается занавес и начинается первый акт…

– Стой! – Она сорвала голос. – Ты… нет… ты не тронешь ее, не убьешь… не успеешь…

– Кого я должен убить?

– Нет, нет… Мать-Ведьму… Ты сын, у тебя власть над ней…

– Я сын Ивги Старж!

– Проклятое имя, она от него откажется, когда пройдет обряд. Ты не успеешь…

– Моя мать пройдет обряд?!

Она хрипела, едва шевеля губами:

– Она пройдет свой путь. Скоро. Ты ее не тронешь. Ублюдок.

Мартин еще раз позвонил референту, отдал распоряжение и услышал, как дрогнул в трубке голос собеседника:

– Следует ли поставить в известность Великого Инквизитора?