Большая война так и не началась, но завязалась дипломатическая перебранка, а в приграничных областях продолжались налеты и наскоки. Только в 1489 г. государь подкрепил своих сторонников воинской силой, послал отряд Василия Косого Патрикеева. Он повоевал «порубежных городов литовских», но и Казимир решил действовать более основательно, выслал большое войско. Патрикеева растрепали, его ратников «многих побиша и в полон поведоша».

Но итоги кампании определились отнюдь не этим поражением. Литовское контрнаступление встревожило местных князей. Становилось ясно, король берется за них серьезно. Надо было делать окончательный выбор. Три клана, Воротынские, Белевские и Одоевские открыто объявили – они переходят на службу Ивану III. Били челом, что передают ему свои уделы, а государь возвратил их князьям, уже в качестве пожалования от себя. Они сохраняли наследственную власть в родовых вотчинах, но обязаны были служить великому князю, выставлять по его приказам собственные полки. Россия приросла сразу тремя княжествами!

Причем блестящий успех даже не потребовал значительных сил и средств. Разбитый отряд Патрикеева был малочисленным. А лучшие полки в это же время государь использовал на другом направлении. Пришла пора наказать Вятку, ликвидировать гнездо разбоев. Руководить операцией был назначен Даниил Щеня – восходящая звезда русской армии. Основные силы выступили от Волги, по северным рекам отчалили флотилии с ополченцами из Устюга, Белоозера, Вологды, с Двины. По требованию Ивана III выставил отряды и казанский хан.

Вятчане устрашились – войска надвигались на них со всех сторон. Заперлись в своей столице Хлынове, выслали парламентеров. Предложили замириться таким же образом, как раньше: соглашались целовать крест на верность великому князю, «служить службу», платить дань. Но Щеня их условия отверг. Уже и забыли, сколько раз целовали крест, но все возвращалось на круги своя. Воевода потребовал полного и безоговорочного подчинения государю и выдачи смутьянов, поднявших Вятку против Руси.

Осажденные посовещались и отказались. Но деваться им было некуда. Полки окружали Хлынов, ставили артиллерийские батареи. Сооружали плетни – прикрывать атакующих. Ратникам приказали заготовить «по бремени» смолы и бересты, поджигать город. Вятчане видели со стен: будет штурм. Приготовления к нему выглядели настолько сурово, что они не выдержали. Не стали ждать, когда пушки зарычат, смола и береста загорятся и рассвирепевшие воины кинутся на них.

Все требования были приняты. Троих предводителей крамолы, Ивана Аникеева, Пахома Лазарева и Павла Богодайщикова, отвезли в Москву, били кнутом и повесили. Остальных вятчан Иван III помиловал, но основательно «перебрал». Местную знать и воинов зачислил на службу – а поместья им давал в Боровске, Алексине, Кременце, на границе с татарами и литовцами. Пускай проявляют удаль с пользой для страны. Торговых людей из Вятки поселили в Дмитрове, предоставили заниматься привычным делом. С землепашцев, рыбаков, охотников взяли присягу и распустили по домам. Смелая и буйная ушкуйная республика завершила свою историю, превращалась в иную Вятку – восточный форпост Русской державы.

На улице бранились пьяные. Хватались за грудки, перемывали кости друг другу и всей родне. И вдруг в месиве ругани выплеснулись грязные слова про церковь, Христа, Богородицу. Прохожие в ужасе озирались. Не верили своим ушам – как же у русских людей повернулся язык? Сообщили новгородскому архиепископу Геннадию, он арестовал богохульников… Вот так, совершенно случайно, в 1487 г. обнаружилась секта жидовствующих. Убедившись, что он имеет дело с еретиками, Геннадий встревожился. Отослал задержанных в Москву. Но реакция удивила архиепископа. В столице не придали делу серьезного значения. На напоминания отвечали пустыми отписками.

Хотя ларчик открывался просто. Рядом с Иваном III находились его сноха Елена Волошанка, Патрикеевы, Курицын, в милость к государю вошел протоиерей Успенского собора Алексий-Авраам. Подсказывали, что Геннадий увлекся пустяками. Мало ли что наболтали пьяные? Митрополит Геронтий после недавних конфликтов с великим князем старался избегать новых трений, не спорил с влиятельными придворными. А Иван Васильевич не особо вникал в эти вопросы. Он был занят необъявленной войной с литовцами, а ко всему прочему, затеял реформировать гражданское управление, защитить население от произвола чиновников.

В это время преставился князь Михаил Верейский и Белозерский, его владения отошли в казну, и Иван III выбрал Белозерский удел, чтобы опробовать новые законы. Составил уставную грамоту, в ней четко оговаривались права и обязанности должностных лиц, нормы платежей натурой и деньгами, ограничивалось количество помощников наместника, тиунов и доводчиков (полицейских). По деревням они должны были ездить без слуг, без запасных лошадей во избежание убытков крестьянам, не останавливаться подолгу в одной деревне (где обедают, там не ночуют, где ночуют, там не обедают).

Определялись правила суда, в нем должны были участвовать выборные сотские и «добрые люди» от местных жителей. Без них наместник не имел права судить. Оговаривалась ответственность чиновников, население в любой момент могло предъявить им иск за «обиды». Разработка подобных законов была весьма своевременной. Столкновения с администрацией происходили нередко. Где-то наместники силились прихватить лишку, где-то народ пытался жить по-старому, не считаться с государевыми представителями.

Но Иван Васильевич, продумывая реформы, коснулся еще одной проблемы – церковной и монастырский собственности. Вопрос о ней был сложным и неоднозначным. На Руси церковная собственность, в отличие от Европы, никогда не служила обогащению отдельных лиц. Церковные и монастырские земли, промыслы, накопленные запасы, кормили монахов и духовенство, позволяли им вести просветительскую работу, лечить больных, помогать бедным. В годы неурожая и прочих бедствий эти запасы использовались как резерв государства и народа, спасали множество голодающих. Однако со временем собственность разрасталась. Князья, бояре, купцы жертвовали монастырям деревни, завещали их на помин души. Бывало и так, что епископы и игумены увлекались приобретениями, старались прикупить побольше сел, прихватить за долги.

Иван III не намеревался отступать от православных традиций. Но он взвешивал с государственной точки зрения – если изъять церковные земли, повысятся доходы казны, можно пополнить армию, наделив поместьями дополнительное количество детей боярских. Мнения бояр и священнослужителей резко разделились. Многие считали такие посягательства недопустимыми. А сторонниками конфискации выступили тайные еретики. У них-то подоплека была своя, они вели подкоп под Церковь. Но на словах превратились в ярых «нестяжателей». Приводили примеры подвижников, питавшихся трудами своих рук. Доказывали государю – церковную собственность надо полностью отбирать. Иван Васильевич все-таки опасался наломать дров, действовал осторожно. В Белозерском уезде изъял лишь часть угодий и торговые привилегии у самых богатых монастырей, Кириллова и Ферапонтова. Но жидовствующие были довольны, начало положено.

Однако и новгородский владыка Геннадий не успокоился. Он обратился к епископу Нифонту Суздальскому. Просил как-то воздействовать на государя и митрополита. Посыпались ходатайства с разных сторон, и великого князя убедили: на ересь надо обратить внимание. Зимой 1488 г. созвали церковный собор. Вместе с епископами заседал сам Иван Васильевич, судили арестованных новгородцев, и троих из них признали еретиками, Григория, Ересима и Самсона. Но приближенные настроили государя, что не имеет смысла наказывать их слишком строго. Мало ли, наслушались от иноземцев! Сектантов били кнутом и отослали обратно в Новгород. Пускай Геннадий сам разбирается с ними, наставляет на путь истинный.