Лизавета возмутилась.

— Кто все эти люди и зачем они мне? — спросила она у господина Велизарио.

— Это подданные вашей милости, — сообщил министр с ехидной улыбкой.

Лизавета за их недолгое знакомство уже успела выпить у него прилично крови, как она сама понимала. Но ничего не могла с собой поделать.

— И что теперь? Раз подданные, то должны забирать у меня моё личное пространство?

— Что-что? — ясен пень, идея о личном пространстве и приватности в эти головы ещё не забредала.

— Должно быть у человека, ясно? Иначе человек может начать кусаться. От переизбытка общения.

В общем, они долго проговорили, но ни к чему не пришли. Тогда господин Велизарио нажаловался на неё Фалько.

Тот, надо сказать, отсекал лишнее довольно бесцеремонно. Никаких пустых посиделок, никакой беспредметной болтовни. Вы по делу? Слушаю. Обсудить позавчерашние новости? Там вон в приёмной люди, можете попробовать. Если скажете что-то нужное, мне передадут.

Но когда дошло до дам, Фалько попытался её убедить.

— Госпожа моя, ты же помнишь, наверное, как сидела здесь в четырёх стенах и не знала, чем заняться? Вот теперь представь — эти дамы страдают от безделья ровно так же.

— Где это они страдают? — недоверчиво поинтересовалась Лизавета.

— У себя по домам, наверное, — пожал плечами любимый супруг.

— Это что ж там за дома такие, что страдают? В приличном доме невозможно переделать все дела навсегда. Или дела за них делает кто-то, а они сами сидят у окошка и не знают, куда себя деть?

— В конце концов, Лиза, ты же можешь принимать их не каждый день. Для начала. Понимаешь, для них возможность бывать при дворе — это как подтверждение их статуса, и общение с тобой — тоже. Им нужна не ты лично, нет, хотя всем любопытно, на ком это я женился. Им нужен тот отблеск Великого Солнца, который лежит на семье Фаро. Они хотят приобщиться, и так заведено от века, и кто мы такие, чтобы это менять?

Лизавета подумала и согласилась познакомиться.

На следующий день к полудню им с Тилечкой пришлось прибыть в малую залу. Там уже собралось десятка два дам разного возраста — от юных дев до бабушек. Все они сделали ей глубокий реверанс, она проследовала к заготовленному креслу, а Тилечку усадила рядом. Одеться им обеим пришлось торжественно, то есть — в новогодние платья, и что же, теперь всегда так ходить? Судя по внешнему виду собравшихся — именно что всегда.

— Ваша милость, позвольте представить вам самых достойных дам нашего города, — медовым голосом запел вездесущий господин Велизарио.

Далее он называл имя, и названная приближалась и кланялась. Лизавета думала-думала, потом придумала. Родительское собрание в новом классе. Всем от неё что-то надо, а ей пока — ни от кого ничего. И никаких данных — кто активист родительского комитета и всем мозг с полпинка вынесет, кто — истеричка и родительница такого же ребёнка, кто — пофигист, а кто — просто приличный человек. Поэтому улыбаемся и машем, как говорится.

Лизавета говорила каждой хотя бы несколько слов — рада знакомству, очень хорошо, что вы пришли, и всё в таком духе. О! Знакомая фамилия, матушка Серафино. Её зовут Лаура, отлично.

— Госпожа Лаура, правильно ли я понимаю, что юный Серафино — ваш сын?

— Да, ваша милость, самый младший. У меня ещё четверо старших, — дама улыбнулась — о, новая герцогиня что-то о ней знает!

— Он отлично показал себя в паломничестве господина Астальдо из Ордена Сияния, — улыбнулась Лизавета.

— Очень приятно это слышать, — поклонилась дама.

Она была светловолоса, и глаза у них с сыном были совершенно одинаковыми. А в остальном он больше походил на отца.

Кроме матери Серафино, здесь была ещё мать Альдо, и две его сестры — одна вдовая, вторая замужняя. И бабушка Джованни, и тётка Руджеро. А Антонио, кажется, сирота и старший в роду.

— Ваша милость, — спросила госпожа Теофилия, та самая бабушка, — не будете ли вы так любезны рассказать о паломничестве? Потому что мужчины молчат, и приходится ловить обрывки слухов.

— Расскажите, госпожа Теофилия, какие же слухи ходят по городу?

— Что этот маг из Ордена Сияния собрал для его милости Великий Скипетр, который мы все видели на коронации, — пискнула госпожа Донателла, мать двух девиц на выданье.

Лизавета задумалась — какую версию им выдать? Рассказывать о своей роли она не собиралась, нужно было что-то измыслить, да поскорее.

— Знаете, это была, конечно, идея господина Астальдо, он выступил организатором и вдохновителем путешествия, но его милость Марканджело (эх, вот так теперь и придётся о нём говорить) справился с поисками и многими другими вопросами сам.

— Верю, — сказала бабушка госпожа Теофилия.

Она казалась такой хрупкой, что возьми такую за руку — рассыплется. Но скорее всего, таковой не являлась.

— И где вы побывали? — продолжала расспрашивать госпожа Донателла.

— В Палюде и в Кайне.

Далее как-то удачно придумалось сказать о том, что в Палюде был праздник праведницы Антонии и по этому поводу — бал и гулянья в городе, а в Кайне — Перелом года, и они славно это всё обсудили. Более того, в какой-то момент Лизавета поняла, что у неё горло пересохло от разговоров, и попросила очень удачно выпрыгнувшего откуда-то господина Велизарио распорядиться о том, чтобы им всем подали кофе и сладости. Дамы возликовали, какая же беседа о моде, танцах и кавалерах без кофе и сладостей!

И в этой беседе они провели без малого два часа. Лизавета поняла, что устала, как после двух пар на ногах, хотя на самом деле сидела и даже никуда не ходила. Она поблагодарила дам за приятно проведённое время, взяла за руку Тилечку и неспешно направилась к выходу, а дамы склонились в реверансе.

И только когда за ними закрылась дверь из коридора в её комнаты, Лизавета выдохнула.

— Как ты думаешь, я много накосячила? — спросила она у Тилечки.

— Много — что? — рассмеялась девочка.

— Сделала всего неправильного.

— Да если даже и так, это теперь будет называться новой модой, только и всего. Вы были с ними милы и внимательны к их словам. Что ещё нужно-то?

— Нужно заниматься каким-то делом. Мне понравилась бабушка Джованни, наверное, с ней можно обсудить те самые дела. Я попробую пригласить её на кофе отдельно от остального комплекта. Завтра или послезавтра.

А вечером Фалько пересказал ей обрывки слухов о том, что её милость — приличная дама, держится достойно, за словом в карман не лезет, и дочка у неё воспитанная и хорошенькая.

— Хорошо, что дочке не дали повода запустить кому-нибудь из них молнией в ухо, — пробормотала Лизавета.

— Она так поступает только с дикими мужчинами, — рассмеялся Фалько. — Ты отлично держишься, и я этому очень рад. Спасибо тебе.