Так закончился для Тобиаса Одвелла день, когда он должен был умереть.

Но вместо смерти пришёл сон, и в этом сне была Камилла. Она его звала.

— Тобиас… Тобиас… ох, Тобиас…

Звала и плакала, пряча лицо, которого он почти не помнил, в дрожащих руках. Что прячешься, милая? Стыдишься? Стыдись… если у меня не осталось совести, чтоб стыдиться, так хоть ты, родная, повинись за меня перед Светлоликой.

Камилла склонялась над ним, всё ниже и ниже, роняя ему на лицо слезинки сквозь пальцы, и внезапно Том понял, что происходит. Понял и вспомнил — как же он мог забыть…

— А, — сказал он. — Это снова ты. Ну, чего тебе теперь? Будешь винить, что не уберёг его? Не хочу тебя слушать… прочь пошла. Слышишь, пошла прочь!

Но она не слышала, или притворялась, что не слышит, и всё плакала, и склонялась ниже, ниже… и ничего не говорила, только его имя, снова и снова: «Тобиас, Тобиас…»

— Я не Тобиас Одвелл больше. Сколько тебе повторять?! Уходи, Алекзайн, оставь меня…

Но даже во сне он чувствовал: что-то не так. Прежде она всегда отвечала ему, желчно и зло — мстительная сука, не желавшая оставить его, принять его выбор, не желавшая его простить. Она только рада была уколоть лишний раз — и делала это, когда могла. Она и теперь могла, уж когда, если не теперь! Но лишь повторяла его имя, снова и снова.

— Алекзайн… — Том ощутил лёгкий укол сомнения. Поколебавшись, потянулся вперёд, чтобы отнять руку от её лица, но она отпрянула, прижав ладони к глазам ещё крепче.

У неё были руки Камиллы, волосы Камиллы, губы и голос Камиллы… но она не была Камиллой. Камилла никогда не приходила к нему. Ни разу за двенадцать лет. Он предал её и принёс горе её клану. Он и теперь не смог уберечь мальчика, которого, он помнил, она так любила. Чего же ей к нему приходить?

— Тобиас, Тобиас, Тобиас…

И столько скорби было в ней, что он впервые за долгие годы вновь пожалел о собственном малодушии, спасшем его когда-то от смерти.

— Алекзайн! Алекзайн, посмотри на меня! Говори со мной! — повторял он, но она теперь отдалялась, быстро и неумолимо, таяла в полуяви-полусне, и когда он потерял её из виду, по-прежнему не отнимала ладони от лица.

— Алекзайн!

— Я здесь, Том. Вовсе ни к чему так дозываться, — сказал её насмешливый голос прямо над ним, и Том, содрогнувшись всем телом, открыл глаза.

Открыл — и увидел её.

Поразительно, но она в самом деле выкрасила волосы. И выглядела теперь много лучше, чем когда они расстались тринадцать лет назад. На ней было богатое дорожное платье, и держалась она как истинная леди, сидя на краю кровати. Матрац был грязным и мокрым. «Это оттого, что я на нём лежу», — тупо подумал Том, вспоминая тяжёлые смачные удары под дых и грязь, в которую он летел лицом…

Он моргнул и попытался приподняться, но лишь застонал от кусачей боли во всём теле. Алекзайн смотрела на него с ласковой улыбкой, будто любящая мать, наблюдающая за весёлой игрой своего дитяти. Всегда она так смотрела на него, что бы он ни делал. «На Адриана ты тоже смотришь вот так? Ты по-другому вовсе не умеешь смотреть?» — подумал Том — и будто очнулся от дурмана, разом сел, невесть откуда взяв силы.

— Где он?

— Кто? — спросила Алекзайн, улыбаясь. Этот голос, низкий, вязкий, будто трясина, всё это, некогда лишившее его разума… всё это могучим ударом швырнуло его обратно, в далёкую, мёртвую ныне юность, в страшные дни, когда он узнал её и узнал, кто он сам.

Но то время прошло. Прошло давно, и теперь Том — не Тобиас Одвелл, просто Том — был свободен от этого бремени, ибо отказался от него по собственному решению.

— Ты, проклятая лживая сука… — прохрипел он — и с силой, которой Алекзайн вряд ли от него ждала, схватил её за горло.

Она дёрнулась, когда он тряхнул её, будто куклу, и — о, да, наконец-то! — лицемерная улыбка сползла с её губ. Том сжал пальцы крепче, глядя, как наливается понемногу кровью её бледное лицо. Она заёрзала, обхватила его предплечье обеими руками, силясь отодрать от себя, но он держал её крепко. Он всегда держал крепко, если уж удавалось схватить.

— Где он? — повторил Том, наклоняясь ближе к существу, которое когда-то сломало ему жизнь. — Где Адриан, сука, отвечай мне, если тебе дорога твоя пакостная душонка.

Она закатила глаза и обмякла. Том выругался, но не разжал руку — ему ли не знать эти её штучки. Один Молог ведает, как ему сейчас хотелось сжать ладонь крепче, вмять пальцы в эту лебединую шею да свернуть её одним движением кисти… но он не мог. Она не просто так оказалась сейчас здесь, вместе с ним — это значит, что Адриан теперь там, где она и хотела его видеть…

— Где он? — в третий раз повторил Том, никогда и никому не повторявший трижды. — Отведи меня к нему. Ты слышишь? Отведи немедленно.

Белки её глаз шевельнулись под приопущенными веками.

«Ты так нетерпелив, мой дорогой. Так и не научился верить мне. Ах, отчего…»

— Я убью тебя, — пообещал он. — Убью это тело, и делай что знаешь, если немедленно не отведёшь меня к нему.

«Ну что ж, как скажешь…» — сказал внятный и ясный голос Алекзайн в его голове, пока он душил её безвольное тело, и тогда Том увидел Адриана. Увидел — и всё в нём оборвалось. Мальчик лежал, свернувшись на полу тюремной камеры, вздрагивая и постанывая во сне, и со стены рядом с ним свисала к земле длинная железная цепь.

— Адриан! — крикнул Том. Потом снова и снова. Адриан шевельнулся, но тут же свернулся крепче, обхватив плечи руками, и через мгновение исчез — будто и не было его.

«Ах, прости, дорогой. Я сделала, что смогла. Видишь, он жив. Или ты надеялся, что я покажу тебе его могилу?»

Том разжал пальцы и без сил откинулся назад.

Алекзайн отпрянула, широко открыв рот, сипло втягивая воздух. Лиловые зрачки медленно выплыли из-под посиневших век, краска понемногу отступала от щёк. Том сидел, откинувшись на щуплую подушку, и в бессильной злости смотрел, как она приходит в себя и на её лицо возвращается снисходительная, понимающая полуулыбка.

Она даже не встала с постели, когда окончательно оправилась. Лишь слегка отодвинулась, на расстояние вытянутой руки, словно не желая снова вводить его в искушение.

— Видишь, — сказала Алекзайн с упрёком. — Он не хочет с тобой говорить.

— С тобой тоже, — огрызнулся Том.

— Да, — ответила она, подумав мгновение. — Со мной тоже. — И добавила с улыбкой: — Он вовсе не такой, как ты.

Если бы у него так не болело всё тело, он бы поднялся и вышел прочь. Он не стал бы с ней говорить. Но у него просто не было на это сил: вся его энергия ушла в рывок, оказавшийся бесполезным… почти бесполезным. Ведь он всё же увидел Адриана, пусть и на один только миг.

— Где он? Куда ты его запроторила?