Он шел по коридору, ориентируясь в темноте по дверным косякам, по слабому мерцанию табличек, по запахам пластика и холодным сквознякам, долетавшим с лестничных клеток. Одна дверь была приоткрыта. Из нее лился ровный стеариновый свет. Проходя, Хлопьянов увидел обширное, без мебели, помещение, разбросанные по полу матрасы, на которых вповалку спали люди. На стуле горела свеча, освещая грубые башмаки, мятые камуфляжи, прислоненные к стене автоматы. Перед свечой сидел человек, держа на коленях автомат, оберегая покой спящих. В этом одиноком недремлющем страже Хлопьянов узнал Вождя.

– Здравствуйте, – сказал Хлопьянов. – Все эти дни я видел вас издалека, то у Ачалова, то на улице. Не было случая поздороваться.

– Здравствуйте, – ответил Вождь. – Я тоже видел вас у Ачалова.

Лицо Вождя было бледным, исхудалым. Синие глаза запали. Русые усики тускло золотились. Руки устало лежали на цевье автомата. Он казался расслабленным, обмякшим, словно распустил все свои мускулы, экономил силы перед возможной ночной тревогой. Тогда по тревоге комната наполнится стуком башмаков, звяком железа, темными, проносящимися по стене тенями. Сильные, очнувшиеся ото сна люди побегут выполнять приказ своего командира.

– Какие виды на штурм? – спросил Хлопьянов, переступая порог. – Вчера в это время они уже начинали.

– Фиксируется перемещение техники. Но концентрации живой силы не отмечено… Прошу вас, садитесь. – Вождь снял со стула свечу и поставил на пол.

Хлопьянов сел. Свеча, укрепленная в маленькой плошке, разделяла их и одновременно соединяла, помещая в мягкую сферу света. На ближнем матрасе спал юноша. Хлопьянов узнал Николая, того, кто помог ему во время марш-броска по лесам. Свежее безусое лицо было безмятежным. Сон, который он видел, не был связан с огромным холодным Домом, а с чем-то милым и трогательным.

– Сегодня, когда Руцкой делал смотр полка, я не видел ваших людей, – Хлопьянов отвел глаза от спящего юноши. – Ваше подразделение не входит в Добровольческий полк?

– Мы не входим ни в чьи полки, – ответил Вождь. – Только в небесный полк Богородицы.

– Значит, вы сосредоточились на охране Руцкого и Хасбулатова?

– Мы здесь не для того, чтобы защищать этих двух нерусских.

– В чем же цель? – их летний разговор под зеленым дубом получал теперь продолжение. Только кругом был не лес, не теплая трава, а Дом, окруженный солдатами, и свеча, освещавшая цевье автомата. – В чем цель?

– Мы здесь не для того, чтобы защищать истеричного летчика, привыкшего к тому, что его постоянно сбивают. И не для того, чтобы класть русские головы за чеченца. И не для того, чтобы идти под красным знаменем с главарем безумных старух. У нас своя миссия и своя судьба. Я приказал моим людям явиться сюда, чтобы получить оружие и больше не выпускать его до тех пор, пока мы ни войдем в Кремль.

Юноша, озаренный свечой, безмятежно спал. Его губы дышали, а золотистые веки вздрагивали. Видения в спящих глазах проносились одно за другим. Его душа витала среди разноцветных лугов, лазурных озер, небывалых гор и долин. Хлопьянов испытывал к нему отцовскую нежность, хотел, чтобы сон его длился дольше, чтобы он оставался среди райских лесов и холмов, удаленный от этой холодной казармы, от грязных матрасов, сипло дышащих людей, прислоненных к стене автоматов.

– Наступил наш час. Я говорил вам про старца Филадельфа. Он – духовный пастырь многих русских людей, готовых умереть за Россию. Он и сам погиб за Россию. Я был у него в келье за несколько дней до смерти. Он сказал: «Приходит час русской жатвы! Созрела русская пшеница! Вы – жнецы! Вам собирать урожай!» И вот мы, по его благословению, здесь. Я готовился к этому всю мою жизнь. Меня унижали, гнали, хотели убить. Вместе со мной хотели убить моего отца, мою мать, мой народ. И убивали без счета! Я терпел, притворялся, падал ниц. По моим спинам шли враги, давили меня каблуками, я слышал их клокочущую картавую речь. И говорил себе: «Терпи! Настанет твой час!» И он настал. Мы получили оружие, и теперь оно будет служить России!

Юноша спал. По губам его блуждала улыбка. Его душа скользила над вершинами золотистых берез, спускалась к лесному озеру, бесшумно неслась над поверхностью, отражаясь в темной воде, над кувшинкой, где сидели две голубые стрекозки, над заводью, где плавал выводок уток. Достигла стены камышей, прянула ввысь, к красной прибрежной сосне с пустым ястребиным гнездом, и выше, к белому пышному облаку, туда, где кругами и дугами парила семья ястребов.

– У меня было видение, голос сказал мне: «Ты!» Больше ничего не сказал. Выбрал меня из тысяч, нашел лежащего ниц и сказал: «Ты!» Я встал и пошел. Я – недоучка, из бедной, голодной семьи. Стал учиться, – книги по русской истории, русские поэты, философы, отцы Русской Церкви. Я ездил по монастырям, по древним городищам, где объявились впервые Рюрик и Трувор, ночевал под Дивеевом на камушках Серафима Саровского. И одновременно учился стрелять, обходиться без воды и пищи. Я нашел соратников, создал движение. Это самые чистые, самые красивые люди России. Мы живем, как братья, как монахи. Мы военный монашеский орден. Наши люди есть в армии, в госбезопасности, в правительстве, в министерствах и банках. Мы невидимо присутствуем всюду – в культуре, в церкви, в политике. Мы тщательно скрываем наши возможности. Ищем и находим своих, приобщаем к нашему делу. У нас есть свои герои и мученики. Свои поэмы и гимны. Настал наш час. Я пришел сюда с малым отрядом, получил автоматы. За нами наблюдают соратники от Владивостока до Бреста, и мы не заставим их ждать!

Юноша улыбался во сне. Ему снилась девушка с прозрачными, наполненными светом и воздухом волосами. Она идет, не касаясь травы. За ее стопами в зеленой траве, как в воде, возникают волны и струи, вылетают малые красные бабочки, садятся на ее белое платье. Хлопьянов угадывал его сны, стоял на страже его сновидений.

– Наступила эра России! Вся мразь и мерзость, вся короста, которая застилает нам слух и зрение, – падет! Налетает очистительный вихрь! Я слышу его посвист! От летит с холодного чистого Севера, с Белого студеного моря! Еще не выпадет первый снег, как Россия станет иной! Это будет наша Россия! Мы созовем в Кремле русский сход, со всех земель и окраин. Отслужим в Успенском соборе молебен и всеми сословиями, всем народом, при свете тысяч лампад, у гробниц усопших царей назовем того, кто станет вождем России! Ее Отцом и Героем!

Хлопьянов чувствовал, как велики его вера и страсть, как глубоки его ненависть и любовь. Был вместе с ним. Готов был взять автомат. Но спящий юноша вызывал в нем нежность и боль. Он не хотел, чтобы тот просыпался, выходил из своих разноцветных туманов в холодный сумрак казармы, в лязг оружия, в топот тяжелых сапог. Он, Хлопьянов, прошедший по войнам, по лазаретам и моргам, завершавший свою жизнь, хотел заслонить юношу от поджидавших его несчастий. Взять на себя предназначенные ему атаки и взрывы, операционные столы и застенки. Он слушал Вождя, был вместе с ним, но не хотел, чтобы тот вовлекал в жестокую и грозную явь спящую душу.

– Перед тем, как сюда идти, я собрал соратников. Я сказал им: «Сегодня мы еще живем в предыстории. Завтра начнется история. Начнется Эра России. Кто из вас желает вместе со мной войти в Историю? Быть может, первым вашим шагом в истории окажется ваша смерть. Никого не принуждаю, каждый волен остаться. Пусть самые храбрые, светлые, преданные понесут со мной Звезду Богородицы». Никто не пожелал остаться. Все явились вместе со мной. Я не обещал им долгую жизнь. Я обещал им вечность. Вечность России!