Разрыв еще не носил официального характера, и португальское правительство пробовало заманить Педру обратно уже другими способами. Когда в апреле представители греческого движения за независимость обратились к Жуану с просьбой дать согласие на то, чтобы призвать Педру на свой трон, отказ Педру был мгновенным. Вместо этого он решительно приступил к подготовке независимости Бразилии.

Вслед за заявлением, что он остается в Бразилии, Педру сформировал министерство под руководством Жозе Бонифасиу ди Андрада-и-Силва, энергичного и волевого человека, преподавателя, бывшего профессора Металлургического университета Коимбры. Один французский дипломат описывал его как обладателя «вулканической головы с белыми волосами». Бывший советник короля Жуана, поэт и философ, но и металлург, он был явным сторонником консерватизма, а потому стремился уговорить Педру оградить страну от либерального влияния, особенно из Португалии. Он был также активным франкмасоном — именно члены этих лож взрастили так много движений за независимость в Южной Америке. Номинально он возглавлял Великую восточную ложу, учрежденную в мае 1822 года в Рио. Но ее подмял под себя главный надзиратель Гонсалвиш Леду — человек менее консервативный, он отдавал предпочтение ограниченной монархии. Вскоре он инспирировал замену Бонифасиу на посту Великого мастера доном Педру под масонским именем Гуатимозин.

В июне 1821 года, назвав себя вечным защитником Бразилии, Педру образовал государственный совет, который должен был управлять страной и созвать конституционное собрание. Заявив также о верности отцу, он написал ему письмо, преисполненное презрения к кортесам, фактически управлявшим Португалией: «Я, принц-регент Бразилии, ее вечный защитник, заявляю этой кровожадной банде, что объявляю ничтожными и недействительными все декреты этих коварных и опасных смутьянов и что эти декреты выполняться не будут… Если это честное заявление не понравится тем лузитанским испанцам, пусть они отправят против нас армию, и мы покажем им, что такое бразильское мужество».

В качестве части ритуала Великой восточной ложи Леду заставил дона Педру поклясться, что подчинится решениям конституционного собрания. Это не вызывало возражений со стороны Педру, пока Бонифасиу (который тем временем уже создал другую ложу — Апостолат благородного ордена рыцарей Святого креста) не убедил его (а он был блестящим конституционалистом), что он обманут, что власть была дана ему всем народом, а не конституционным собранием. В сердцах Педру распустил ложу, а Леду приказал арестовать. Леду пытался бежать в Буэнос-Айрес, переодевшись негритянкой. Похоже, Бонифасиу разметал всех своих врагов. Он всячески поощрял правление Педру железной рукой, преследование и аресты либерально настроенных конституционалистов. Он также установил тесные контакты с Меттернихом и Священным союзом.

Между тем Педру приступил к завоеванию остальной части страны. Он обратил свое внимание на богатый природными ископаемыми северный штат — Минас-Жерайс, отказывавшийся признавать его власть. Он выехал в Вила-Рику, находившуюся на расстоянии двухсот миль от Рио столицу штата. К нему присоединилась растущая армия милиции — убежденные сторонники независимости. Он въехал в Вила-Рику в сопровождении всего нескольких гражданских лиц, и эта демонстрация храбрости столь восхитила людей, что ему был оказан бурный прием. Его противникам пришлось сдаться без сопротивления. Он поскакал обратно в Рио, демонстрируя ту же быстроту и выносливость, что и его собратья по делу освобождения Боливар и Сан-Мартин. В августе он уехал опять, на этот раз в Сан-Паулу: подавлять очередной мятеж. Со свитой всего в пять человек он прибыл во второй по величине город страны, и вновь ему был устроен шумный и дружелюбный прием. Звон колоколов, артиллерийские салюты, фейерверки, толпы людей, девушки, бросающие цветы, — все было так же, как в Вила-Рике. Возвышаясь на огромном коне, в богатом, отделанном серебром убранстве, он являл собой романтического героя, воплощение вождя.

Как-то в Сан-Паулу Педру выехал за пределы города со своим помощником лейтенантом Канту-и-Мелу и заметил группу чернокожих рабов, которые, неся тяжелые носилки, пытались преодолеть реку вброд. Педро спешился, чтобы помочь им, и увидел женщину, выглянувшую из-за занавесок поблагодарить его. Это была сестра Канту-и-Мелу Домитила ди Каштру; их встреча почти наверняка была организована ее братом. Домитила была необыкновенно красива, высокого роста, с зелеными глазами, умна и обладала мягким, томным голосом. Она мгновенно пленила победителя многих женщин, и он безнадежно влюбился в нее. Будучи на год старше принца, Домитила уже в четырнадцать лет вышла замуж за кавалерийского лейтенанта и родила двоих детей. Потом завела роман с другим офицером. Обуреваемый ревностью, муж нанес ей несколько ударов ножом в бедро и в живот. Сейчас они были в разводе.

Возвращаясь в Сан-Паулу после краткого посещения порта Сантуш, Педру встретил посыльного от двора. Письмо, которое он принес, было от Бонифасиу — тот писал принцу, что генерал Мадейра, губернатор Байи, заявил о своем отказе подчиняться его королевскому высочеству и что в Португалии готовится военная экспедиция, готовая оказать ему помощь. Португальские кортесы были рады любому случаю выступить против независимости Бразилии. На зеленой площадке перед въездом в Сан-Паулу Педру встречал почетный караул, ожидавший его возвращения. Подъехав к солдатам, он начал срывать португальские знаки отличия со своей голубой униформы. «Избавьтесь от этих эмблем, солдаты!» — приказал Педру, и они последовали его примеру. Вынув саблю из ножен и подняв ее вверх, он провозгласил: «Кровью, что течет в моих жилах, и собственной честью клянусь перед Богом освободить Бразилию!» Солдаты обнажили сабли и дали такую же клятву. «Независимость или смерть!» — вскричал принц. Это было 7 сентября 1822 года, и это был знаменитый «grito» — клич Ипиранги. Этим вечером он сочинил первый национальный гимн — гимн свободы: «Поднимайтесь, благородные граждане, отбросьте все страхи, наши руки и груди станут стенами, которые будут оберегать Бразилию». Свой гимн сочинили и горожане: «Saracura, sabia, Bem-te-vi и beija-flor,[13] давайте петь, давайте восклицать: „Да здравствует император!“»

Три месяца спустя, 1 декабря 1822 года, архиепископ Рио-де-Жанейро короновал Педру императором на помпезной церемонии, длившейся несколько часов, — она намеренно копировала церемонию коронации императоров Священной Римской империи.

Европейские монархи были очень связаны традициями. Педру, напротив, являл собой не только наследного монарха Бразилии, но и человека, получившего мандат на правление от самого народа. Такая позиция позволяла ему не обращать внимания на другие ветви власти, что и привело к ряду однотипных ошибок. Ситуацию спасало то, что Педру все-таки придерживался основных цивилизационных принципов и имел самые добрые намерения, мог сдерживать в себе тиранические порывы. Страна, которой он теперь правил, была крупнейшей из новых государств Южной Америки, а по населению, которое составляло тогда четыре миллиона человек, вчетверо превосходила Португалию короля Жуана. Более четверти населения составляли чернокожие рабы, а восемьсот тысяч были чистокровными индейцами, проживавшими во внутренних районах страны. Было также четыреста тысяч свободных негров и около пятисот тысяч «цивилизованных», то есть городских, индейцев. Порядка семисот тысяч — люди со смешанной — белой, негритянской, индейской — кровью. И только пятьсот тысяч жителей — чистокровные белые, высший слой общества. Из них наиболее могущественными были чиновники, владельцы шахт, хозяева ранчо на юге и плантаций на севере, торговцы и представители среднего класса прибрежных городов. К этим привилегированным группам, противостоявшим движению за независимость Бразилии, присоединилась оппозиция — радикалы и республиканцы, которые с подозрением относились к этому движению, возглавляемому монархом, и не верили его приверженности реформам. Были и такие, кто просто с неодобрением относился к его свободной, импульсивной натуре. Как только он стал императором, началась толкучка около престола между консерваторами и радикалами. Верх одерживали то те, то другие. Педру проявил неожиданные для не обучавшегося дипломатии и к тому же своенравного молодого человека выдержку и мудрость, так что смог продержаться в этих условиях дольше любого другого Освободителя, играя на противоречиях различных сторон.