сходке у вас, у воров… А мы поговорим так. Помнишь Алексея, который сидел с нами в Истре? — Катала смотрел чужими нерусскими глазами. — Его должны были освободить, но в последнюю минуту завернули. Сейчас срок тянет…

Никола не отвел взгляд. Бесцветно–желтоватые, как у уличного кабелька, зенки его ничего не выражали.

— Чего ж?! Алеха — фраерок. Это его дела.

— От него записка пришла. Следователь — его земляк. Он ему сказал, кто его вложил…

— Ну?!

— И почему ты на свободе…

" Продажные менты… Вот и помогай вам…»

— Мусору веришь…

Кавказец оставил слова без внимания.

— И за что тебя прописали в Москве. Управление милиции на железке… Так?

На карту была поставлена его жизнь.

— Тогда ответь… — У Николы был существенный аргумент в его пользу. — Тебя с Алексеем посадили ко мне? Или меня бросили в камеру к вам?!

Его посадили к ним.

Это было важным. Менты, как правило, первым сажали своего человека. Обосновавшийся в камере он получал, таким образом, неоспоримое преимущество старожила над вновьприбывшими….

Никола мельком взглянул на «мокрушника».

Его кавказские кенты вряд ли знали, что он провел ночь в камере в 33–ем как залетный из Нерехты…

Никола намеренно обходил его, рассчитывая на ответную помощь.

— Вы ведь уже сидели, когда меня привели?!

Но катала только отмахнулся.

— А как меня самого взяли в гостинице в ту же ночь! Кто мог знать, что я там? Только ты и Алексей!.. Но он сидел! И сейчас еще сидит…

Никола выругался.

— Да в московских гостиницах вертухай на вертухае!

— Менты приехали четко за мной! Знали что у меня пистолет!

— Менты тебе что хочешь скажут!

— У меня там баба — администратор. Я ей плачу… Она все слышала.

Кавказец оглянулся — вокруг по–прежнему никого не было. Что–то негромко добавил по–своему.

— А брали меня как раз транспортные менты. С этого вокзала. Соображаешь? Начальник розыска. Фиксатый. Знаешь его?

Тайное, в конце концов, всегда становится явным.

Никола погибал.

В огромном набитом конторой зале рядом с лестницей ни одна сволочь не смотрела по сторонам — а только на херотень, что шла по телевизору.

Богатый чемодан–ловушка все стоял у стены.

" Хоть бы кто нибудь толкнул…»

Сирена мгновенно бы подняла всех.

Кавказцы взяли Николу в кольцо — даже при желании он не смог бы теперь из него вырваться.

" Вот как бывает…»

Из десятков разборок выходил он невредимым, незапятнанным авторитетом, никогда — с пацанов еще — не знал страха за жизнь.

Что–то в нем дрогнуло.

— Погоди! — он обернулся к «мокрушнику». — Ты–вор! Я вижу людей… Скажи свое слово!

Тот был сейчас его союзниковм по жизни — когда–нибудь его непременно ждало то же.

" И начальство в 33–ем не погладят по головке, если выяснится, что их человек участвовал в мокрухе…»

Никола не сомневался в намерениях бригады.

" Залетный» его понял:

— Я лично к тебе ничего не имею, браток…

Кавказец покосился:

— Помолчи! С тобой тоже будет разговор!

Разборка закончилась тут же, у лестницы.

Эдик взглянул на мужика с зонтом, стоявшего позади.

И тут же короткая металлическая трубка в черном чехле с виду несильно коснулась шеи Николы.

Вор упал, но еще прежде голова Никола свалилась набок, как верхушка на сломаном стебле.

— Уходим! — скомандовал Эдик.

СМЕРДОВ

Подрезанный накануне Николой у винного магазина амбал все еще находился в стационаре. Смердов появился, когда огромная многоэтажная больница уже забылась в тревожном неглубоком сне.

Заместитель начальника 33–ьего и его опер — молодой дембель с Алтая двинулись нескончаемо–длинным узким коридором, в котором им не встретился ни один человек.

Проплутав в больничном подвале, они попали в приемный покой.

— С кем тут можно поговорить? — Смердов наугад открыл одну из дверей. В

кабинете никого не было. На сломанной кушетке спал пьяный бомж, лицо его было в крови.

Наконец Смердов нашел дежурную бригаду.

Врачи только что поужинали, включили магнитофон. Никто не спешил взяться за работу.

Узнав, что требуется ментам, бородач–хирург вызвался помочь, он был чуточку поддатый.

— Сюда…

Лифт поднял их на пятый, к блоку интенсивной терапии. Длинный, метров на триста, коридор был полуосвещен.

Больные спали.

— Идемте.

Бородач и менты двигались мимо неосвещенных столовых и ординаторских. На постах у ночных сестер светились неяркие настольные лампы.

— Сюда. Это здесь… — позвал хирург.

Раненый лежал у окна, под капельницей, он слышал, как скрипнула дверь, открыл глаза. В палате лежали еще двое, тоже с капельницами, они не пошевелились.

— Лежи, лежи…

Все трое подошли к кровати.

— Мы на два слова! — Смердов сказал жестко: — Преступник, который тебя подрезал у магазина, задержан. Он у нас. Надо кое что уточнить.

— Я уже сказал… — чуть прошептал раненый.

— Что именно?

— Упал я!

Смердов прервал грубо:

— Мозги нам не парь, малый!

— Я сказал…

— Доктор, — Смердов обернулся к хирургу. — Вы посмотрите пока других больных. А мы пошепчемся…

— Хорошо… — Бородач растерялся.

— Прикрой дверь, — скомандовал Смердов оперу–алтайцу, едва хирург вышел.

Вчерашний дембель отошел к двери.

— А ну, быстро рассказывай! — Смердов нагнулся над раненым. — А то я сейчас посмотрю, какой ты герой, если тебе швы распустить…

— Я…

— Ну!

Он поднял одеяло. Справа на животе амбала белела наклейка.

— Быстро!

Наклейка была уже в руке у Смердова. Безобразный, большими стежками шов заканчивался коротким шнурком.

— Он молодой, в годах?

Смердов уже держал конец шнурка.

— Ну!

Раненый сдался.

— В годах…

— Высокий? Среднего роста?

— Среднего.

— Худощавый.

— Да.

— А одет?

— В осеннем пальто. Дедок…

— Правильно. За что он тебя?

— Сам я полез, пьяный был.

— Опознать сможешь?

Раненый колебался. Угроза его жизни была вполне реальной.

— Да.

— Ладно, давно бы так.

Смердов прихлопнул наклейку. Раненый застонал.

Появился хирург. Самолюбие его было уязвлено. Он не намерен был больше терпеть бесцеремонность ментов.

— Все! Больному нужен покой!

— Уходим. Где у вас телефон, чтоб поменьше ушей. Фу, черт! — Смердов чуть не сбил капельницу.

— В ординаторской. Но там спят…

— А автомат?

— Рядом с отделением травмы конечностей.

Смердов ответил со смешком.

— Мог бы и сам сообразить: лежачие мало звонят. Тут недалеко?

— В конец коридора.

Из автомата Смердов связался