— А ты что сказал?

— Я сказал: у вас гости.

— А он?

— А он сказал: ничего, пожалуйста.

Гости были не только воспитанные и талантливые. Гости были чуткие. Они не могли развлекаться, если ближнему грозила опасность.

Все сели вокруг стола и сосредоточились.

— Скажите, к вам родственники приехали, — предложил Джинджи и подвинул свой локоть поближе к Люсиному.

— Я говорить не буду, — отказался Юра и посмотрел на локоть Джинджи. — Я не умею врать.

— А я, значит, умею, — обиделась Люся. — Когда надо врать или одалживать деньги, когда надо унижаться, ты посылаешь меня.

— Пусть переночует, — выручил Костя, — не надо будет врать. И что такое одна ночь в сравнении с вечностью?

— Если он переночует одну ночь, — объяснил Юра, — он поселится здесь навсегда и завтра приведет своего приятеля.

Услышав, что ее ждет, Люся часто задышала, и брови у нее стали красные.

— А вы скажите, знакомые из Ленинграда приехали, — посоветовала Эльга.

— Я уже предлагал, не подходит, — напомнил Джинджи. — Его нельзя пускать.

— Не пускайте, — у Эльги было развито логическое мышление. — Заприте дверь, будто вас нет дома. Он позвонит-позвонит и уйдет.

В дверь позвонили. Все переглянулись. Юра быстро выключил свет.

— А почему он пришел к вам ночевать? — шепотом удивился Костя. — Это кто, родственник ваш?

— Ее друг, — Юра кивнул на жену. — Большой приятель.

— К нашему берегу вечно приплывет не дерьмо, так палка, — подытожила Эльга, имея в виду не столько Люсю, сколько себя.

Женька тем временем положил палец на кнопку, полагая, что хозяева не слышат.

Все имеет свой конец, даже жизнь. Женька тоже в конце концов снял палец с кнопки, и тогда стало тихо.

— Ушел… — тихо предположил Юра, подошел на цыпочках к двери и заглянул в замочную скважину.

Женька сидел на ступеньках возле лифта и ждал. Он все понимал буквально: раз хозяева не отпирают, значит, их нет дома. А раз их нет — они вернутся. Женька ждал, подперев лицо руками, и выражение у него было изумленно-печальное и какое-то отрешенное. А рядом на ступеньках стояла коробка с тортом, перевязанная бумажной веревочкой.

Юра вернулся в комнату.

— Сидит, — сообщил он.

— Вот это дает! — восхищенно сказал Джинджи.

— А долго он будет сидеть? — забеспокоилась Эльга.

— Всю жизнь, — убежденно сказала Люся.

— А как же нам теперь выйти? — удивился Костя.

— Никак, — сказала Люся. — Попались!

Прошло четыре часа.

В комнате было темно и тихо, слышно было, как урчал на кухне холодильник, тикали снятые с руки часы.

Юра спал на тахте. Он, как космонавт, умел засыпать в любой обстановке и спал обычно крепко, без снов.

Возле него валетом лежал Костя, осмысливал жизнь, при этом старался отодвинуть Юрины ноги подальше от лица.

Эльга сидела в кресле и думала о том, что прошлая любовь кончилась не по ее инициативе, а новая еще не началась, и неизвестно, что приплывет к ее берегу в очередной раз.

Люся смотрела в окно, понимала, что не выспится и завтра снова не сможет работать, не сумеет сохранить себя для первой фразы.

— Джинджи, — с надеждой попросила она, — давай я скажу тебе первую фразу…

Джинджи ходил из угла в угол: страстно хотел домой. Он забыл о том, что Эльга хороший человек и Люся, по некоторым приметам, тоже хороший человек. Сейчас, когда нельзя было выйти, он больше всего на свете хотел в свои собственные стены к своей собственной жене.

— Какую первую фразу? — не понял он. — К чему?

— Ни к чему, просто первую фразу — и все.

Джинджи остановился.

— Зажмурьтесь, и закройте глаза, и представьте себе… — начала Люся.

— Ну?

— Все. Только первая фраза.

— Зажмурьтесь и закройте глаза — одно и то же. Надо что-нибудь одно.

— А что лучше?

— Не знаю, — мрачно сказал Джинджи.

— Брось, — лениво предложила Эльга. — Кому все это надо?

— Если так рассуждать — ничего никому не надо.

И никто никому. Кому ты нужна?

— И я никому не нужна, — спокойно сказала Эльга.

Люся отвернулась, стала глядеть на редкие огни в домах. Ей вдруг больше всего на свете захотелось, чтобы кто-нибудь спросил у нее: как дела? А она бы долго и подробно стала рассказывать про свои дела: про то, что гости ходят не к ним, а в их дом, потому что по вечерам им некуда деться. Про то, что начальник теряет ее работы, засовывает куда-то в бумаги, а потом не может найти. Про свою любовь, которая кончилась, и теперь, когда она кончилась, кажется, что ее не было никогда.

Но гости были людьми воспитанными. Никто ни о чем не спрашивал. Все сидели вместе и врозь. Впереди была долгая ночь и нескорое утро.

А Женька тем временем спокойно спал, уложив щеку на ладонь, и с интересом смотрел свои сны… Может быть, ему снились поющие дети.

УПК — это учебно-производственная практика. Мы с Викой проходим практику в магазине. Мы надеваем белые халаты, белые шапочки, как пилотки у стюардесс, и начинаем продавать продукты населению.

Я продаю штучные товары: бутылки кефира, пакеты с молоком, творожные и плавленые сырки.

Моя очередь движется довольно быстро, я даже вхожу в азарт, и мне довольно интересно.

Наша руководительница практики Зинаида Степановна говорит нам, что в профессии продавца должна быть артистичность. Продавец и артист должны иметь общие профессиональные качества: а именно — обаяние.

Я довольно быстро освоила обаяние. Это нетрудно. Для того чтобы проявить обаяние, надо испытывать интерес к человеку по другую сторону прилавка. А именно — к покупателю. Надо смотреть на него так, будто ты давно его знаешь и теперь рада встрече.

Между прочим, я не притворяюсь. Мне действительно нравятся человеческие лица и интересно угадывать — что стоит за каждым лицом. Некоторые считают, что лицо — не показатель. Мало ли какое у человека лицо. Например, он некрасивый, а у него замечательная душа. Я уверена, что если замечательная душа, то человек некрасивым быть не может. Лицо похоже на самого человека. У дурака, например, не может быть умного лица.

Вот передо мной старик. У него детское, безмятежное выражение, и я догадываюсь, что он очень доверчив. И именно поэтому мне хочется обслужить его особенно хорошо, быстро и точно.

А вот женщина с пронзительными глазами. Эта своего не упустит. Если я сделаю что-нибудь не так, она меня просто изничтожит. Я ее боюсь, поэтому я делаю все так, как следует. Однако не улыбаюсь.