— Я займу свое кресло, — повторил Кратов. — Только бы мне не дали уснуть.

— Хрена ты нынче уснешь, — пообещал Джед.

Угольно-черная волна, увенчанная ослепительным огненным гребнем, почти целиком закрывала собой горизонт. Ее подножие утопало в облаке дыма и пыли, изредка там вспучивались лавовые нарывы. Небеса затянуло непроницаемым пурпурным пологом, по которому заполошно метались ветвистые молнии.

За пологом готовилась смена декораций. Восходило никогда и никем еще из людей невиданное солнце.

— Красиво, — прошептал Татор зачарованно.

— «И сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю», сказал Джед. — «И третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела».

— Маленькие люди Аафемт тоже смотрят на эту красоту, — процедил Кратов сквозь зубы. — Помощи им ждать неоткуда. Поэтому они ждут смерти.

— Они умирают счастливыми, — сказал Татор. — Мы так не умеем.

— Вот я и хочу научить их жить счастливо, — упрямо проговорил Кратов. — А они пусть научат нас умирать счастливо.

— Ментор сыскался! — хохотнул Джед. — Уж ты научишь… Да ты сам-то умеешь ли это самое — жить счастливо?

Кратов не ответил.

Корабль вздрагивал, всем корпусом отзываясь на приближение катаклизма, и эта дрожь передавалась навигаторам за пультом.

Джед вздохнул и быстро перекрестился ладонью.

— Улетим? Не улетим? — спросил он с преувеличенной бодростью. — Орел или решка?

Татор молча улыбнулся.

«Я вернусь, — думал Кратов, глядя на подернутый пылевой завесой экран. — Вы все как знаете, а я вернусь непременно».

— Я здесь, брат, — сказал тектон Горный Гребень. — Что с тобой происходит?

Экран был затянут темной пеленой. Но крыло мертвящего холода все же задело Кратова, отзываясь невнятными страхами где-то под самым сердцем. Встрепенулся и напрягся Чудо-Юдо, тревожно спрашивая: «Что это?.. Что?..»

— Я не могу здесь больше, — сказал Кратов. — Я устал. Позвольте мне вернуться на Сфазис.

— Никто не может запретить тебе быть там, где ты хочешь.

— Я слишком долго не был дома, это правда. Здесь многое изменилось. Люди больше не смотрят на Галактику с надеждой. Почему? Я до сих пор не понял. В какой-то миг мне показалось, что я возвращаюсь к ним. Но эта иллюзия скоро рассеялась. Все видят во мне пришельца, чужака, которого природа из каприза снабдила человеческим телом. Разговаривая со мной, люди на самом деле обращаются к Галактике. К вам…

— Это удел всех нас, — терпеливо сказал тектон. — Потому что мы олицетворяем разумное начало мироздания. И ты тоже, брат.

— Ну, какое же из меня разумное начало? — усмехнулся Кратов. — Я слаб и глуп. Я ошибаюсь без счета. И при этом наношу раны окружающим. Бросаю в одиночестве тех, кому нужна моя поддержка. Предаю тех, кому дорог. Вот и сейчас: всеми силами я желаю вернуться на Сфазис. А выходит, что тем самым я совершаю чуть ли не двойное предательство. По отношению к новым друзьям и любимой женщине. И по отношению к вам, которые доверились мне. Изменяю и Земле, и Галактике.

— Мы поймем твой поступок. Перед нами ты свободен в своем выборе. Хотя, не скрою, наша задача осложнится. Что же касается Земли, ты должен рассудить сам.

— Но я и так много вспомнил! — воскликнул Кратов. — Вот уже второй месяц я только тем и занят, что вспоминаю, вспоминаю… Разве этого мало? Неужели еще недостаточно, чтобы убедиться: никаких особенных космических процессов я не возбудил, не задел никаких сокровенных струн, а просто жил и работал в меру сил, и не так уж идеально работал?..

— Если чего-то и было в твоих воспоминаниях в избытке, так это доказательств нашей гипотезы.

— Я не понимаю… — сказал Кратов, растерявшись.

— Неужели? — Поперек темного экрана пробежала вереница огоньков. Как если бы тектон вдруг широко распахнул все свои глаза от удивления. — Для нас уже давно стало очевидным, что в Галактике существуют и взаимодействуют две реальных силы. С одной стороны — это мы, объединенный разум тысяч цивилизаций, Галактическое Братство. Этот фактор можно контролировать и направлять. С другой стороны — это… Я не знаю, как это назвать. Например, Хаос. В самом деле, коль скоро мы полагаем себя силой, направленной на упорядочивание космических процессов, то противостоять нам должен именно Хаос… Так вот, Хаос не поддается обнаружению нашими органами чувств, сколько бы их ни было, до какой остроты мы их ни оттачивали бы. Только мы, тектоны, можем догадываться о присутствии Хаоса — в этом его понимании! — по отдельным проявлениям. Все остальные даже не замечают этого. Или наделяют Хаос сверхъестественными свойствами, облекают в религиозные одежды.

— Бог? — с иронией осведомился Кратов. — Или Космиург?

— Это два имени для одного явления, но окрашенные в разные оттенки. Бог — сочувствие, совместное чувствование. Космиург — слепое безразличие. Хаос сочетает свойства Бога и Космиурга. Слепое неравнодушие… Может быть, мы и возникли как побочный эффект управляемых им процессов. Хаос не преследовал цели рассеять зерна разума по вселенной. Но это произошло, и теперь он, как и мы, пытается вернуть Галактику под свой контроль. Возможно, мы мешаем ему. Это как весы, чаши которых уравновешены двумя грузами. До какой-то поры баланс соблюдался. Но Галактическое Братство вошло в пору зрелости, и мощь его стала заметна в масштабах Вселенной. Баланс был нарушен, и сейчас Хаос старается его восстановить. Это не хорошо и не плохо. Это объективный факт, с которым следует примириться.

— Но при чем здесь я?!

— Ты — точка соприкосновения двух сил — Галактики и Хаоса.

— Этого не может быть, — сказал Кратов убежденно. — Я никогда не сталкивался ни с каким Хаосом! — Он помолчал. — Впрочем, однажды, на планете Финрволинауэркаф, я угодил в очаг столкновения даже трех сил. Или четырех… Но там все было иначе и проще. Эти силы были реальны… Наверное, я не до конца понимаю твои слова, учитель? — спросил он с надеждой.

— Но проявления Хаоса тоже реальны. Мы просто не знаем, откуда исходит противостояние, по каким законам оно развивается и какова конечная цель. И надеемся, что ты поможешь нам найти ответ хотя на один из вопросов. Ты ОТМЕЧЕН, брат.

— Отмечен? — Кратов против своего желания улыбнулся. — Кто же я тогда? Подсадная утка в большой охоте?

— Мне понятна твоя метафора. Она близка к истине, хотя неясно, кто охотник, а кто жертва. А особенно — кто первый решил использовать тебя в качестве приманки… Нет, ты отнюдь не глупая птица, звуками своего голоса подзывающая хищного зверя под прицел оружия. Никто ни на кого не охотится. Я думаю, что мы просто хотим обнаружить друг друга. Так случилось, что мы сосуществуем в одной вселенной, но не видим соседа. И ты — указатель. Слабый путеводный огонек в кромешной тьме.