Примаков — выглядел сильно похудевшим, выказывал глухоту, которой раньше у него не было. Держался на ногах вполне уверенно…

Путна только немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…

Последние слова все говорили коротко. Дольше тянули Корк и Фельдман. Пощады просили Фельдман и Корк. Фельдман даже договорился до следующего: “Где же забота о живом человеке, если нас не помилуют”. Остальные все говорили, что смерти мало за такие тяжкие преступления… клялись в любви к Родине, к партии, к вождю народов т. Сталину…

Общие замечания в отношении всех осужденных: 1. Говорили они не всю правду, многое унесли в могилу. 2. У всех у них теплилась надежда на помилование, отсюда и любовь словесная к Родине, к партии и к т. Сталину».

Кстати, о Белове. Очень странная история проскользнула в воспоминаниях писателя Ильи Эренбурга. «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали монографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И. П. Белов. Он был очень возбужден, не обращал внимания на то, что, кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных… “Они вот так сидели — напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза”. Помню еще фразу Белова: “А завтра меня посадят на их место”».

Как увязать то, что Белов говорил у Мейерхольда, с его отчетом? И откуда такая уверенность, что он тоже окажется «на их месте»?

И ведь в самом деле оказался…

Последний бой Михаила Тухачевского

…Для него все началось не с избиений и воплей следователя: «Будешь говорить, сволочь!» Для него все началось с трех очных ставок — по-видимому, в первый же день, 25 мая. Фельдман писал в заявлении: «Увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал…» Но после трех очных ставок 26 мая Тухачевский пишет заявление следователю Ушакову:

«Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора».

Те, кто внимательно изучал все дело, говорят, что держался он достойно и никого не выдавал, лишь подтверждая связь с заговором тех людей, которые и без него были известны следствию. Говорили другие: Фельдман, Путна, Эйдеман (к нему «недозволенные методы» применялись, по крайней мере, из «Справки» это вроде бы следует, хотя и не доказано), Примаков. Последний упоминал на суде, что выдал более 70 человек. Из Тухачевского показания вытягивали факт за фактом, после бесчисленных уличающих показаний и очных ставок[68].

27 мая он пишет следователю: «…Я избрал путь двурушничества и под видом раскаяния думал ограничить свои показания о заговоре, сохранив в тайне наиболее важные факты, а главное, участников заговора…»

29 мая: «Обличенный следствием в том, что я, несмотря на свое обещание сообщать следователю исключительно правду, в предыдущих показаниях неправильно сообщил по вопросу о начале своей антисоветской работы… впервые на всем этапе следствия в течение четырех дней, я заявляю вполне искренне, что ничего не буду скрывать от следствия».

30 мая, на очной ставке с Корком:

«Вопрос Корку: Чем вы объясняете, что Тухачевский… все-таки не выдает Уборевича?

Ответ: …Очевидно, у Тухачевского есть надежда на то, что не все провалено, не вся наша организация раскрыта…

…

Тухачевский почему-то меня и Уборевича хочет отвести от этого дела. Почему Тухачевский хочет сохранить Уборевича, я высказал свои соображения. Может быть, и в отношении меня у Тухачевского те же соображения, но я, ставши на путь признаний, не могу сейчас замазывать ту роль, которую я выполнял под руководством Тухачевского.

Вопрос Тухачевскому: Вы по каким-то соображениям роль Корка смазываете, так же как и скрываете роль Уборевича…

Ответ: …Путает или забывает Корк — не знаю…»

И лишь 9 июня:

«В дополнение к очной ставке, данной мне сегодня ночью с Якиром, показываю, что я снимаю свое отрицание участия Уборевича в заговоре… Я не смог сразу же признать на очной ставке правоту показаний Якира, т. к. мне неудобно было отказаться от своих слов, которые я ранее говорил как на допросах, так и на очной ставке с Корком»[69].

Свою вину он признал сразу. Товарищей защищает до последнего, даже понимая, что это безнадежно, все равно защищает. Поэтому-то в его показаниях так мало имен… Только 10 июня он называет несколько новых фамилий, судя по почерковедческой экспертизе, под диктовку — все равно эти люди уже погибли. Возможно, он покупал себе этим право больше никого не называть…

Говорили и остальные, все до одного, и все почти сразу же после ареста. Некоторое время запирался только Уборевич. Но недолго…

Из заявления И. П. Уборевича, адресованного наркому внутренних дел. 9 июня 1937 г.

«Тухачевский начал разговор с темы о предстоящей войне, обрисовав мне внутреннее и внешнее положение Советского Союза как совершенно неустойчивое. Подчеркнул, что между тем германский фашизм изо дня в день крепнет и усиливается. Особый упор он делал на развертывание в Германии могущественной армии, на то, что на решающем Западном фронте немецкие войска будут превосходить Красную Армию в полуторном размере, поэтому разгром Красной Армии, по его мнению, неизбежен. Тогда же Тухачевский мне заявил, что мы не только должны ожидать поражения, но и готовиться к нему для организации государственного переворота и захвата власти в свои руки для реставрации капитализма. Прямо на карте Германии, Польши, Литвы и СССР Тухачевский рисовал варианты возможного развертывания германских армий… при этом он указал, что развертывание Красной Армии во время войны надо будет строить так, чтобы облегчить задачу ее поражения».

Из показаний Тухачевского:

«В апреле происходила в Москве стратегическая военная игра, организованная Генеральным штабом РККА. Якир, по заданию игры, командовал польскими, а я германскими армиями. Эта игра дала нам возможность продумать оперативные возможности и взвесить шансы на победу для обеих сторон как в целом, так и на отдельных направлениях, для отдельных участников заговора. В результате этой игры подтвердились предварительные предположения о том, что силы (число дивизий), выставляемые РККА по мобилизации, недостаточны для выполнения поставленных ей на западных границах задач.