Через четверть часа на острове уже собрался весь личный состав стокгольмской полиции, которым можно было располагать, и район между Скансеном и мысом Блокхус прочесывали со всех сторон сотни полицейских.

Мартин Бек сидел в автомобиле и корректировал облаву по рации. Поисковые группы имели рации, а по всем дорогам на острове непрерывно ездили автомобильные радиопатрули. Множеству ни в чем не повинных пешеходов пришлось предъявить документы и лишь потом уйти с острова. Все автомобили, направляющиеся в город, вынуждены были останавливаться у полицейских заграждений и подвергаться досмотру.

В парке перед Розендальским замком какой-то юноша бросился бежать, когда полицейский потребовал, чтобы он предъявил удостоверение личности, и так перепугался, что попал прямо в объятия к двух другим полицейским. Он отказался сказать, кто он такой и почему пытался сбежать. При поверхностном личном обыске у него в кармане пиджака обнаружили заряженный парабеллум калибра девять миллиметров и немедленно увезли юношу в летний участок округа Эстермальм у «Грёналундстиволи».

– Так нам удастся взять всех уголовников во всем Стокгольме, но только не того типа, которого мы ищем, – заметил Колльберг.

– Он прячется где-то здесь, – сказал Мартин Бек. – И на этот раз он от нас не уйдет.

– У меня такой уверенности нет, – произнес Колльберг. – Мы не можем держать весь район закрытым так долго, как нам заблагорассудится. А если он выбрался за пределы Скансена…

– Он не мог отсюда выбраться. Будь у него автомобиль, возможно, но это вряд ли.

– Почему? Он преспокойно мог украсть автомобиль, – возразил Колльберг.

В рации захрипело и раздался чей-то голос. Мартин Бек нажал на кнопку и отозвался.

– На связи автомобиль девяносто семь, девять семь, Мы нашли его. Приезжайте сюда.

– Где вы? – спросил Мартин Бек.

– Возле Епископского мыса. Напротив яхт-клуба.

– Мы едем, – сказал Мартин Бек.

До Епископского мыса они доехали за три минуты. Там стояли три патрульных автомобиля и один патрульный мотоцикл, а на дороге были другие полицейские в униформах и в штатском. Мужчина стоял между автомобилями, в окружении патрульных. Патрульный мотоциклист в кожаной куртке держал его за руку, завернутую за спину.

Мужчина был худощавый, чуть ниже Мартина Бека. У него был большой нос, синие глаза, зачесанные назад волосы песочного цвета, редкие на темени. На нем были коричневые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом и темно-коричневый пиджак. Когда Мартин Бек и Колльберг подошли к нему, он сказал:

– Послушайте, что все это значит?

– Как вас зовут? – спросил Мартин Бек.

– Фристедт. Вильгельм Фристедт.

– Вы можете показать удостоверение личности?

– Нет, я забыл водительские права, они у меня в другом пиджаке.

– Где вы были последние четырнадцать дней? – спросил Мартин Бек.

– Нигде. То есть дома. На Бондегатан. Я был болен.

– Дома, естественно, вы были один, да?

Это спросил Колльберг. Он говорил саркастическим тоном.

– Да, – сказал мужчина.

– Ваша фамилия Франсон, да? – дружеским тоном спросил Мартин Бек.

– Нет. Моя фамилия Фристедт, – ответил мужчина. – Неужели вы должны так выкручивать мне руку? Мне больно.

Мартин Бек кивнул полицейскому в кожаной куртке.

– Хорошо. Садитесь в автомобиль.

Они с Колльбергом отошли в сторонку, и Мартин Бек спросил:

– Как по-твоему? Это он?

Колльберг почесал в волосах.

– Не знаю. У него вполне нормальный и приличный вид. Что-то тут не так. Но по описанию он похож, да и удостоверение личности предъявить не может. Нет, не знаю.

Мартин Бек подошел к автомобилю и открыл заднюю дверцу.

– Что вы делаете в Юргордене? – спросил он.

– Ничего. Пришел погулять. Что все это значит?

– И удостоверение личности вы предъявить не можете?

– К сожалению, нет.

– Где вы живете?

– На Бондегатан. А почему вы меня расспрашиваете?

– Что вы делали во вторник?

– Позавчера? Я был дома. Я болел. Сегодня я впервые за четырнадцать дней вышел на улицу.

– Кто может это подтвердить? – сказал Мартин Бек. – У вас был кто-нибудь, когда вы болели?

– Нет, Я был один.

Мартин Бек забарабанил пальцами по крыше автомобиля и посмотрел на Колльберга. Колльберг открыл дверцу с противоположной стороны, заглянул в автомобиль и сказал:

– Можно поинтересоваться, что вы говорили около получаса назад в Грёндале?

– Простите?

– Сегодня вы стояли в Грёндале и что-то говорили.

– Ах да, – сказал мужчина.

Он улыбнулся и продекламировал:

– «Я, как больная березка, что сохнет уже с юных лет. Подстилаю листья, когда ветер ликует, он лишь крону мою соблазняет». Вы это имели я виду?

Полицейский в кожаной куртке, открыв рот, глазел на мужчину.

– Фрёдинг[36], – сказал Колльберг.

– Да, – кивнул мужчина. – Он умер в Грёндале. Он вовсе не был старый, но страдал психическим заболеванием.

– Кто вы по профессии? – спросил Мартин Бек.

– Я мясник, – ответил мужчина.

Мартин Бек выпрямился и посмотрел поверх крыши автомобиля на Колльберга. Тот пожал плечами. Мартин Бек закурил и сделал глубокую затяжку. Потом наклонился и снова посмотрел на мужчину.

– Ну хорошо, – сказал он. – Начнем с самого начала. Как вас зовут?

Солнце раскалило крышу автомобиля. Мужчина на заднем сиденье вытер пот со лба и сказал:

– Вильгельм Фристедт.

Мартина Бека со стороны можно было принять за неотесанного провинциала, который с легкостью позволит себя одурачить, а Колльберга – за убийцу-эротомана. Рённу можно было приклеить фальшивые усы и бороду и внушить кому-нибудь, что это Дед Мороз; какой-нибудь путающийся свидетель мог бы даже утверждать, что Гюнвальд Ларссон – негр. Несомненно, можно было бы переодеть полицейского начальника дорожным рабочим, а шефа государственной полиции – пнем. Очевидно, даже удалось бы внушить кому-нибудь, что министр внутренних дел – самый обыкновенный патрульный. Так же как японцы во время второй мировой войны или как какие-нибудь одержимые фотографы, человек мог бы замаскироваться под куст и утверждать, что его никто не узнает. Людям можно внушать практически все, что угодно.