Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вроде бы был рядом с ними, но мыслями витал где-то далеко, думая о важных делах. Теперь он презирал себя за это.
Барабанивший в дверь человек переключился на пронзительный звонок, положив конец его сеансу самобичевания. Лукас направился к лестнице, прошел мимо большого зеркала в холле, на ходу проверив галстук, и поспешно поднялся по ступеням.
— Прошу прощения за беспокойство, господин Китон, но мы опоздаем, — извинился водитель, как только он открыл дверь.
— Не стоит извинений, Генри, — улыбнулся Лукас. — Если бы ты меня не беспокоил, я бы никогда и никуда не успевал. Прости, что заставил тебя ждать.
Генри сразу сел за руль — он уже достаточно долго возил своего пассажира-мультимиллионера, чтобы знать, как тот ненавидит, когда ему открывают дверь.
— Раньше мы по этому маршруту не ездили, — завел разговор он, трогаясь с места.
Лукас ответил не сразу. Ему хотелось только одного: посидеть в тишине.
— Обратно я доберусь сам.
— Вы уверены? — спросил Генри, наклонился вперед и посмотрел на небо. — Похоже, будет дождь.
— Ничего, как-нибудь, — заверил его Лукас, — а ты лучше пришли мне счет за обратную дорогу и где-нибудь пообедай.
— Вы очень добры, сэр.
— Генри, не хочу показаться невежливым, но мне нужно прочесть пару электронных писем перед… этой встречей.
— Понял, умолкаю. Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится.
Радуясь, что ему не пришлось обидеть человека, Лукас вытащил телефон, уставился на черный экран и до конца поездки не сводил с него глаз.
В свое время Китон видел столько знаменитостей, промышленных магнатов и мировых лидеров, что сбился со счета. Но никогда еще он не нервничал как сейчас, сидя в лаконичной приемной Алексея Грина. Пока он заполнял диагностический опросник, у него непрерывно дрожали ноги. Одеревеневшие пальцы с трудом могли удержать ручку, к тому же он так закусил большой палец, что на нем проступила капелька алой крови.
Когда у секретарши на столе зазвонил телефон, у него перехватило дыхание.
Несколько секунд спустя дверь напротив распахнулась, и на пороге появился красивый мужчина. Вспомнив собственные редеющие волосы на утренней фотографии, Лукас не мог оторвать глаз от шевелюры Грина, зачесанной назад, как сейчас носят звезды кино, — да он и выглядел как кинозвезда.
— Здравствуйте, Лукас, меня зовут Алексей, — поприветствовал его Грин и с искренностью старого друга пожал руку, — проходите, пожалуйста, проходите. Вам что-нибудь принести? Чай? Кофе? Стакан воды?
Лукас покачал головой.
— Нет? Ну что же, в таком случае, садитесь, — улыбнулся Грин и тихо закрыл за ними дверь.
За двадцать минут Лукас не произнес ни слова. Все это время он теребил молнию на куртке, в то время как Грин терпеливо на него смотрел. Затем поднял глаза, на мгновение встретился с ним взглядом и опять уткнулся в лежавшую на коленях куртку. Мгновение спустя он залился слезами и закрыл ладонями лицо. Грин продолжал хранить молчание.
Прошло еще пять минут.
Лукас вытер красные глаза и тяжело вздохнул:
— Простите, — извинился он и чуть не разрыдался опять.
— Вам не за что просить прощения, — мягко сказал Грин.
— Просто… вы… Никто не понимает, что мне пришлось пережить. Я уже никогда не буду прежним. Если вы теряете тех, кого любите, по-настоящему любите… то… разве можно после этого быть в порядке?
Грин взял со стола несколько салфеток и протянул их Лукасу.
— Быть в порядке — это одно, а вот признать, что что-то вышло из-под контроля, — совсем другое, — сердечно сказал Грин, — Лукас, посмотрите на меня.
Тот осторожно взглянул психиатру в глаза.
— Я искренне верю, что смогу вам помочь, — произнес доктор.
Китон улыбнулся и кивнул:
— Да… Да. Я тоже в это верю.
Глава 22
Вторник, 15 декабря 2015 года,
2 часа 4 минуты дня
Бакстер отправила сразу три эсэмэски одинакового содержания: Эдмундсу, Ваните и Томасу:
Я в порядке. Еду домой.
Потом выключила телефон и села в один из немногих поездов, которые еще курсировали до Кони-Айленда. Ей хотелось оказаться как можно дальше от Манхэттена, от взбудораженных людей, от четырех темных туч, повисших в небе и затмивших собой голубой небосвод: визитной карточки их киллера.
Мало-помалу опасливые пассажиры сошли на своих остановках. На почти безлюдной станции метро Бакстер вышла из вагона одна. Поплотнее закуталась, пытаясь уберечься от ветра, который здесь казался сильнее и холоднее, чем в городе, и зашагала к берегу.
Парк развлечений на зиму был закрыт — обшитые досками киоски и будки, окружавшие голые скелеты застывших каруселей, топорщились огромными висячими замками.
В глазах Бакстер сцена обнаруживала подлинную пустоту, скрывавшуюся за фасадом яркого света и громкой музыки, за которым нельзя было разглядеть иллюзорность того, что предлагалось посетителям. Точно так же сегодня утром толпы зевак повалили на Таймс-сквер, известную на весь мир туристическую достопримечательность, чтобы поглазеть на озаренные пламенем пожара огни рекламы, которым в обычное время приходилось так упорно конкурировать за внимание зрителей.
Эмили понимала, что ее гнев необоснован и неуместен, но ей все равно было тошно от всех этих брендов, которые так и норовили вбить свою продукцию в глотку каждому члену общества. Смерть под неоновой вывеской «Кока-Колы» казалась еще более нелепой, чем просто смерть.
Бакстер больше не желала об этом думать. Как и о чем-либо другом, особенно о Кертис и о том, как они оставили ее умирать в той кошмарной церкви.
Протестуя и злясь на Руша за его трусость, она в то же время осознавала, что сама дала ему себя увести и что, если бы она сердцем решила остаться с раненой коллегой, никакая сила не смогла бы ее оттащить. Эмили потому и бесилась, что Дамьен все знал и понимал. Это был их совместный выбор.
Не он, а они бросили ее там.
Эмили все шагала и шагала по набережной, парк развлечений давно остался позади, перед ней простирались только море и пелена снега… ноги несли ее все дальше вперед.
На следующее утро Бакстер встала рано и не пошла завтракать, чтобы не встречаться с Рушем. Стоял изумительный морозный зимний день,