Сибил Пенн, кормилицу же уволили в октябре 1538 года. В 1539 году доктор Ричард Кокс, знаменитый кембриджский ученый, был назначен подателем милостыни при принце.

Апартаменты Эдуарда в Хэмптон-корте находились в северном корпусе Церковного двора и соединялись галереей с опустевшими покоями королевы; они были устроены так же, как комнаты короля. В приемном зале стояла великолепная парадная колыбель: наследника английского престола клали в нее, показывая высокопоставленным гостям, которые проходили в зал через лестницу для процессий и полную охранников сторожевую палату. Личные покои служили дневной детской. В опочивальне, или «качальном покое», стояла колыбель, где принц спал постоянно, укрытый от солнца пологом3. Рядом находились купальня и гардеробная – их можно видеть по сей день. У принца имелась собственная кухня, где готовили еду для него4.

О возраставшей паранойе Генриха ясно говорят строгие правила, которые он велел соблюдать при дворе Эдуарда, чтобы исключить любую угрозу его здоровью и безопасности. Генрих опасался не только множества болезней, обычно постигавших Тюдоров в младенческом возрасте, но и убийства наследника при помощи яда или кинжала. Даже герцоги приближались к его колыбели только с письменного разрешения короля. Никто из служителей двора Эдуарда не должен был разговаривать с людьми, которые могли контактировать с носителями чумы; в летние месяцы им не дозволялось посещать Лондон без разрешения, так как они могли стать переносчиками инфекции. Если служитель заболевал, он должен был немедленно удалиться от двора. Камергеру принца полагалось следить за тем, как одевают его подопечного, как его ежедневно купают, как готовят для него пищу и стирают его одежду. Всю еду Эдуарда пробовали на предмет наличия яда. Стены и полы в комнатах, на галереях, в переходах и дворах внутри покоев принца и вокруг них следовало мести и мыть с мылом трижды в день. Члены двора должны были соблюдать строжайшие правила личной гигиены, все, к чему мог прикоснуться младенец, нужно было предварительно вымыть, пища или грязная посуда не должны были оставаться неубранными. При дворе Эдуарда не было пажей, так как король считал, что мальчики беспечны и неуклюжи; к принцу ни под каким видом не подпускали собак и нищих5.

Генрих предпочел бы держать драгоценного сына рядом с собой, но при дворе собиралось много людей, что благоприятствовало появлению различных инфекций, и было решено перевезти его в сельскую местность с ее более чистым и здоровым воздухом. В ноябре 1538 года двор принца перевели из Хэмптон-корта в Хейверинг, на следующий год – в Хансдон, куда позвали членов Тайного совета, чтобы посмотреть, как он растет и развивается. Лорд Одли заявил, что никогда не видел ребенка, который был бы лучше развит в этом возрасте: «Он вытягивается во весь рост, держится твердо и может стоять прямо»6. Позднее Эдуард провел некоторое время в Эшридже, недалеко от Беркхэмстеда. Король также велел обустроить покои для сына в Гринвиче, рядом со своими собственными, а также в Энфилде, Титтенхэнгере и Хэтфилде7. В Уайтхолле комнат для принца не приготовили – вероятно, потому, что его лондонской резиденцией стал Сент-Джеймсский дворец; во времена Елизаветы часть его продолжали называть «покоями принца»8.

Король любил сына до безумия и посещал при любой возможности. В мае 1538 года Эдуарда привезли к нему в ройстонский охотничий дом. Генрих играл с сыном, прижимал его к себе, «держа на руках, долгое время», затем поднес мальчика к окну, чтобы собравшиеся снаружи люди могли его увидеть9. Сохранилась прелестная камея, на которой король изображен с маленьким принцем – свидетельство того, как радовался Генрих сыну10. Леди Брайан регулярно посылала Кромвелю отчеты о том, как идут дела у Эдуарда. Шапюи считал принца «одним из милейших детей, каких только видели где-нибудь»11. Мальчик был крепким, здоровым, смелым, подверженный переменам настроения, как все дети. Ничто не указывало на то, что этот драгоценный ребенок не доживет до шестнадцати лет.

Рождество 1537 года прошло без шумных увеселений – двор провел его в Гринвиче, пребывая в трауре12. Тем не менее сохранился отчет о церемонии вручения новогодних подарков. Когда лорд Хаси явился в приемный зал с приношениями от лорда Лайла, король стоял, опираясь на буфет, а придворные по очереди выходили вперед и дарили ему подарки. Рядом с Генрихом находились Кромвель и Хертфорд, позади него – двое джентльменов Личных покоев: сэр Уильям Кингстон и сэр Джон Расселл. У другого конца буфета стоял секретарь Генриха Брайан Тьюк, который записывал дары на свиток.

Увидев Хаси, Кромвель заулыбался и сказал: «А вот идет человек милорда Лайла». Хаси не расслышал ответных слов Генриха, но король выглядел довольным, тепло улыбнулся, принимая подарок, и, казалось, выражал благодарность дольше обычного – поинтересовался здоровьем лорда и леди Лайл, спросил, как у них идут дела. Все сделанные королю подарки выставили на столах. Среди них были часы в виде книги (от Саффолка), картины, полные монет бархатные кошельки, ковры, сундуки для денег, собачьи ошейники, вышитые рубашки, колпачки для соколов, золотой поднос, шесть головок сыра от Саффолка и даже мартышка13.

Генрих иногда останавливался в величественном Епископском дворце в Хатфилде (Хартфорд), который в 1538 году наконец стал его собственностью. Построенный при Джоне Мортоне, епископе Эли (впоследствии архиепископе Кентерберийском), в 1480-е годы, он представлял собой типичное средневековое здание из красного кирпича, с внутренним двором, башнями, контрфорсами, двускатными крышами и витыми дымовыми трубами. В 1538 году король приехал в Хатфилд, спасаясь от лондонской чумы, и раздраженно жаловался сэру Николасу Кэрью, главному конюшему, на головные боли. Сельский воздух оказал на Генриха благотворное воздействие, и вскоре настроение монарха улучшилось14. По приказу Генриха Хатфилд отремонтировали и стали использовать преимущественно как детский дворец для королевских детей. Он оказался навсегда связан с именем Елизаветы, которая в 1538 году получила в дворцовом парке известие о своем восшествии на престол15.

В это время король приобрел еще два дома: Хенхэм-холл в Саффолке, недавно построенный особняк с внутренним двором, который достался ему по обмену от герцога Саффолка16, и бывший монастырь Остин в Ньюкасле, получивший известность как Королевское поместье; Генрих никогда не посещал его, но сохранял за собой; в нем заседал Совет Севера17.

В том же 1538 году Генрих принялся за свой самый новаторский и безрассудный строительный проект. Задуманный им дворец должен был вобрать в себя новейшие архитектурные тенденции и соперничать с большим дворцом Франциска I в Шамборе на Луаре. Сперва его собирались возвести в Уолтем-Форесте18, но вскоре отказались от этого намерения. Король