тем недоумевающе-обескураженным видом, с которым Майский наблюдал за действиями его сына.

И хотя ошеломленный Майский не понял ничего из услышанного, голос азербайджанца привел его в чувство. Он оглянулся по сторонам: у возвышенности посреди площади по-прежнему толпился народ, а с грузовика продолжалась торговля, но людей на улице теперь было значительно меньше, в общем — человек сто пятьдесят или двести. Сместившись почти в самый тупик, мужчины разобрались на небольшие группы: кто-то кучковался вокруг истекающих кровью и дрыгающихся в конвульсиях животных, некоторые уже приступили к разделке туш, а большинство с неподдельным интересом наблюдали за теми, кто еще только готовил своих жертв, наполняя улицу громкими жизнерадостными возгласами, произносимыми на самых разных языках и наречиях, среди которых то и дело снова и снова раздавалось дикое предсмертное баранье блеяние. Участок улицы возле тупиковой стены еще час назад укрытый нетронутым белейшим снегом, теперь буквально утопал в крови. Здесь воцарилась настоящая вакханалия смерти.

— Зачем все это? — отрешенно спросил у азербайджанца Майский.

— Щто «это»?

— Зачем вы приносите жертвы?

— Ж`ертва приведет каждого из нас в бессмертие! — бодро произнес азербайджанец. — С нее начнется новая ж`изьнь!

V

Озарение посетило Майского: все вдруг сошлось воедино у него в голове. Ярким пламенем вспыхнула в нем взволновавшая, перевернувшая нутро идея, разом развеявшая мучительные сомнения, переживания, вопросы, страхи, и наполнившая его неудержимой, будоражащей сознание решимостью. Майский был возбужден до крайности: кровь бурлила в венах, грудь свело, тело ходило ходуном, будто в лихорадке. Неожиданно все раскрылось для него, и как никогда прежде четко знал он, что должен делать.

Не заметив, как очутился дома, Майский скинул верхнюю одежду, ботинки и буквально влетел в зал. В безудержном волнении он подошел к окну, затем сел за стол, взял лист бумаги, но склонившись над ним, лишь молча уставился воспаленным взглядом и, так ничего не написав, даже не притронувшись к ручке, снова подскочил, принявшись быстро вышагивать туда-сюда по маленькой своей квартирке. Множество самых разных вопросов возникало в голове у Майского: цепляясь один за другой эти вопросы, еще недавно вводящие его в глубочайшее замешательство, в ступор, теперь вмиг разрешались сами собой, с каждым разом подтверждая и все сильнее укрепляя в нем уверенность в правоте своих мыслей и намерений.

Сделав по квартире несколько кругов, до крайности распаленный и изможденный Майский упал в кресло, схватившись за голову обеими руками, как бы пытаясь собрать в кучу разбегающиеся в разные стороны мысли. Постепенно ему это удалось: сосредоточившись на отдельных конкретных моментах сознание его стало проясняться. И первая же четко обозначившаяся мысль вдруг пронзила его: он подпрыгнул, будто ошпаренный, кинулся к столу, и, взяв из выдвижного шкафчика простенький желтоватый ключ, спешно открыл им стоявший за кроватью сейф. Достав из сейфа две небольшие картонные коробки, с замиранием сердца Майский заглянул сначала в одну, затем в другую — все было на месте. С облегчением убрал он коробки назад и, не закрывая сейф, снова уселся за стол.

На столе Майского ждал чистый лист бумаги. Подложив под него большую книжку в твердом переплете, он взял карандаш, линейку и аккуратно расчертил несколько горизонтальных полос, после чего занес было ручку, намереваясь, видимо, что-то написать, но так и замер недвижимый. Спустя пять минут на листе появилось заглавие и несколько строк текста, а еще через некоторое время скомканная бумага валялась в стороне. Разлиновав второй листок, Майский вывел на нем строчек восемь, но перечитав, лишь скривился лицом — все было не то — и с силой смяв его, отбросил к первому. Около получаса он сидел за столом в тщетной попытке изобразить хоть что-нибудь, что при прочтении не вызывало бы у него непреодолимого желания тут же смять или изорвать бумагу в клочья, но слова с трудом складывались в несуразные предложения и один за другим скомканные листы летели в сторону. Однако с каждым разом у Майского выходило все лучше и вскоре первый исписанный листок был аккуратно отложен; за ним пошел второй, третий; последние он писал уже сходу, один за другим, еле успевая рукой за летевшей вперед мыслью. Закончив, Майский собрал и выкинул в мусорное ведро скомканные черновики и еще раз просмотрел написанное: изложенные на четырнадцати листах тексты невероятно захватили и воодушевили его. Взволнованный, он встал из-за стола и вернулся к сейфу.

Достав из сейфа плотный тряпичный чехол, Майский расстегнул его и разложил на кровати. Все находившиеся в нем детали блестели зеркальной чистотой, и лишь в нескольких местах на них можно было заметить следы заботливо нанесенной свежей светло-оливкового цвета смазки. Не торопясь, аккуратно и тщательно соединяя деталь за деталью, Майский собрал ружье и, вскинув его, прицелился в воображаемую мишень. Он не держал карабин уже года три и сейчас, взяв его в руки, тут же был подхвачен потоком ностальгических воспоминаний. Вдыхая острый морозный воздух, он пронесся на лыжах по заснеженным завораживающим взор бескрайним таежным лесам, очутился в натопленном до духоты зимовье, наполненном насыщенным ароматом кипящего на буржуйке чифиря, и вновь испытал невероятно волнующие, пьянящие, пробирающие мужчину насквозь эмоции, возникающие в тот момент, когда бежишь к только что подстреленному и упавшему в ста метрах от тебя животному. Все вместе эти воспоминания, чувства, ощущения мгновенно вспыхнули в Майском и он, закрыв глаза, замер, пытаясь максимально абстрагироваться от окружающей действительности, чтобы хоть чуточку подольше насладиться яркими и неумолимо ускользающими ностальгическими эмоциями, от которых уже через несколько мгновений не осталось и следа.

Вернувшись в реальность, Майский несколько минут сидел в задумчивости. Наконец он достал из сейфа одну из картонных коробок, взял из нее патрон и вставил в ружье. Затвор щелкнул. Майский опустил голову, уставившись взглядом на зажатый в руке карабин. Знакомая мысль подступилась к нему: мысль страшная, пугающая своей черной пустотой; но от этой же пустоты веяло теперь какой-то манящей безмятежностью. Эта мысль подошла к нему не спеша, как старый приятель, а он, не убегая и не прячась, открыто поздоровался с ней, сполна проникся ее компанией, спокойно и твердо сказал «до скорого свидания» и направился дальше.

Отложив ружье на кровать, Майский сходил на кухню, отыскал там маленькую пластиковую бутылочку из-под минеральной воды, взял моток скотча и вернулся в зал. Здесь он надел бутылку горлышком на дуло, хорошенько зафиксировал ее липкой лентой и, отстранив от себя ружье, взглянул на него как бы со стороны, но, очевидно не удовлетворившись конструкцией, принялся оглядывать комнату в поиске еще чего-нибудь. Почти сразу он нашел,