Но солнце отражалось еще от чего-то — более холодным отражением. И это отражение приближалось к нам. Его топот перекрывал пение птиц и мычание коров.

Энди сказал: “К изгороди…” Мы перебежали метров тридцать по открытому лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем, насколько далеко он видит. Я надеялся, что теперь мы спрятались. Энди прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я присоединился к нему, оцарапав руку о куманику.

Он прошептал: “Я забыл, какой он смешной — как механический клоун”.

Три ноги, каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей походкой. Выглядело это смехотворно.

И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров, продвижение казалось медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание вертолета, очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и быстроте истребителя “Харриер” и не мог понять, почему этому отвратительному чудовищу позволяют бродить свободно, почему в тот момент, как оно отделилось от триппи, не был отдан приказ об атаке. Но когда треножник подошел ближе, я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигантские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пение и крики, слов разобрать было нельзя, но голоса звучали дико и радостно.

— За что они держатся? — спросил Энди.

— Не знаю. — Нога с громом опустилась, другая взметнулась в небо, и я почувствовал головокружение. — Немного не дошел до нас.

Энди кивнул:

— Около ста метров. Но не поднимай голову.

Не нужно мне было говорить. Мы смотрели, как треножник с громом удаляется по долине между нами и Тодпоулом. Нога опустилась в воду, высоко взлетели брызги, сверкая, как алмазы. Триппи разразились чем-то похожим на гимн. Затем, когда очередная нога достигла высшего пункта своего подъема, что-то отделилось от нее и упало. Пение не смолкло ни на мгновение, а фигура упала на поле, как камень.

Мы ждали, пока трипод не скрылся из виду, потом подошли посмотреть. Девушка лет шестнадцати, в джинсах, с переломленными ногами. Я подумал, что она мертва. Но когда Энди наклонился к ней, она прошептала: “Да здравствует трипод…” Губы ее еле двигались, но она улыбалась.

Потом улыбка померкла, девушка умерла.

* * *

Самый далекий от Лондона треножник двинулся первым, остальные по очереди выступили в марш на столицу. Последним вышел трипод из Фарнхем Коммон, и тогда авиация получила свободу действий. В новостях ничего не показывали, но было объявлено, что все триподы в Англии уничтожены. Добавлялось, что аналогичные действия предприняты в других странах. Кризис кончился, мир свободен от триподов.

Я догадывался, почему по телевидению ничего не показали, хотя нападение на самый первый треножник показывали. Это было отчаянное решение. Многие триппи, цеплявшиеся за треножники, убиты, и это не хотели показывать. Ужасно, особенно если вспомнить, что среди них могли оказаться люди, которых я знал; например, не было никаких известий о матери Энди. То, что они, подобно девушке на поле, умерли счастливыми, не делало их смерть менее ужасной.

В следующие несколько дней утверждалось, что жизнь возвращается к норме. Странно, однако, что так мало об этом говорили, особенно если вспомнить шумиху после первой высадки. Думаю, действовала цензура, но почему она по-прежнему была нужна?

Начали распространяться дикие слухи. Например, что королевская семья стала триппи, забаррикадировалась в Виндзорском замке и готовит посадочную площадку для третьей волны триподов. Или что третья волна уже пришла и захватила целую страну — по одной версии Францию, по другой — США. Как сказал папа, цензура заставляет людей верить в любую нелепицу.

Но, помимо слухов, действительно происходили странные вещи. По-прежнему исчезали люди. В Боулдере, ближайшем ярмарочном городе, сразу ушли сто человек: оказалось, что ушли все люди китайского происхождения. На следующий день появился библиотечный фургон и увез двух работников и нескольких читателей, пришедших менять книги. А два дня спустя Тодпоул объявил себя территорией трипода. На дороге появилась большая надпись “Да здравствует трипод”, и без шлема никого туда не пропускали. Тут же всем желающим предлагали шлемы.

Вечером папа достал чемоданчик, который оставил дядя Ян. Он сказал:

— Триподы дали их триппи, а триппи распространяют их. Не знаю, много ли их было сначала, но теперь, должно быть, очень много.

Энди сказал:

— Но как? Ведь все триподы уничтожены.

Папа поднял шлем.

— Простая отливка, провода и несколько транзисторов — триппи могут это готовить в тайных лабораториях. В сотнях тайных лабораторий по всему миру.

— Выбрось это, — с отвращением сказала Марта.

Он задумчиво смотрел на шапку.

— Не знаю.

— Я знаю! Хочу, чтобы ты ее выбросил.

Я спросил:

— А как она работает?

Папа покачал головой:

— Никто не знает в сущности, как действует гипноз. Но поскольку это состояние, в котором люди контролируются внушением, должно быть что-то, вызывающее транс — через радиоволны, действующие непосредственно на электрические центры мозга, вероятно, — вместе с приказом подчиняться триподам. И эта команда распространяется на всякого, носящего шлем.

Он повернул шапку, осматривая ее.

— Проводка похожа на замкнутый контур. Она связана с контрольной станцией — на спутнике или на корабле триподов. В таком случае разорвать контур — значит вывести ее из строя.

— Немедленно убери это из дома, — сказала Марта.

— Но как ты уберешь их с голов триппи? Ну ладно. — Он положил шапку обратно в чемоданчик. — Пока спрячу в сарае.

Когда в следующий раз позвонила Ильза, трубку взял я. Она сказала:

— Как приятно слышать твой голос, Лаури. Ты вырос, наверно. Кажется, я так давно тебя не видела. Как у вас дела? Приходят плохие сообщения из Англии. Об этих триппи и о беспорядках… драках и другом.

— Не так плохо, — ответил я. — Сейчас позову папу.

— Минутку. Сначала я поговорю с тобой. Как дела в школе?

— Небольшой беспорядок.

— Но ты готовишься к экзаменам? Важно не потерять Rhythmus…

Я не понимал, зачем использовать немецкое слово вместо обычного “ритм”. Ее акцент и голос раздражали меня, как всегда. И вообще я не понимал, какое право она имеет спрашивать меня о школьных делах; она ведь только делала вид, что интересуется.

Я передал трубку папе и пошел к себе. Там был Энди, за моим компьютером. Он спросил, не возражаю ли я, я ответил — нет, но подумал, что он мог бы спросить и раньше. Попытался читать, но щелчки клавиатуры отвлекали, так что в конце концов я снова спустился в гостиную. В то же время из кухни вышла Марта за порцией вечерней выпивки.