а много ли знаем? Ты, к примеру сказать, знал ли, что кавалерийский полк к белым перейдет? Знал или нет, что в нем кулаков да белогвардейцев собрали и вооружили? Вместе в походах мы с ними ходили, у костров грелись, а кто из нас про них что знал? Ты его табачком, может, угощал, с ним вместе закуривал, а он цыгарку крутил да думал, как бы тебе голову оторвать. Когда мы о них узнали? Когда они своих командиров да коммунистов перебили и на сторону белых перешли, вот когда… — Он, кряхтя и морщась, натянул второй сапог, поправил в костре горящий хворост и, прищурившись от повалившего дыма, сказал: — Мы тут рядом не доглядели, а хочешь, чтобы товарищ Ленин из Москвы увидал… У него не один фронт, а десять — за всем сам не углядишь… Он, может, приказ дает, а его не выполняют, доложат, что, мол, все сделали, а приказ под сукно…

Артамоныч обвел взглядом бойцов так, будто проверял, не хочет ли кто вступить с ним в спор, но никто в спор вступать не хотел. Все молчали и сосредоточенно глядели в огонь костра воспаленными красноватыми глазами. Только Кичигин тяжело вздохнул и ниже опустил голову.

И тогда Артамоныч подвинулся к нему поближе и снова заговорил:

— Так, поди, навоюешь… Куда ни кинь — все клин. Деревней идешь, в деревне мужики злобятся, в глаза не глядят. Обидели и их… Налог разверстали на всех ровнехонько — что с кулака, то и с бедняка. Кулаку вольготно, он, видать, и разверстывал, а бедняку — петля. Это разве не на изгольство? Кому на руку? Разве не для того, чтобы народ расстроить, из друзей Советской власти во врагов превратить…

— Буржуазия… — сказал кто-то.

Артамоныч тотчас повернулся к нему.

— Верно говоришь, буржуазия и есть. Давить их, гадов, надо. Всюду пробрались, присосались к нашей рабочей власти, как клещи к шее, и вредят… Виданное ли это дело, чтобы сам командующий артиллерией к белым перебежал? Во сне пригрезится, не поверишь. Да разве один такой-то? Много… Два коменданта станций туда подались, командир караульного батальона, говорят, инженер по военным укреплениям, начальники по снабжению, не перечесть… Кругом измена…

В стороне, ближе к опушке, послышался шум, и между огнями костров замелькали бегущие куда-то люди.

Артамоныч оборвал фразу и, беспокойно оглянувшись, потянулся за винтовкой. Разутые стали поспешно обуваться.

— Эй, браток! — крикнул Артамоныч пробегавшему мимо костра красноармейцу. — Чего там шумят? Что случилось?

— Троих за лесом лыжники поймали, — не останавливаясь, крикнул красноармеец. — Привели…

— Троих за лесом… — повторил Артамоныч. — Говорил я, на север глядеть да глядеть нужно…

Кичигин поднялся, взял из поставленных в козлы винтовок свою драгунку и, поеживаясь, сказал:

— Пойду погляжу, что за птицы такие…

— И впрямь пойди, Миша, погляди, после нам расскажешь, — сказал Артамоныч.

10

Когда Кичигин подошел к штабному костру, командир отряда уже вел допрос.

Пленников было трое. Одетые в крестьянские шубы и в валенки, они стояли спиной к Кичигину, и лиц их он не видел.

Кругом в розовом дыму толпились сбежавшиеся от соседних костров бойцы.

Командир отряда сердито отдувался в усы и исподлобья глядел на приведенных. Шуба его была распахнута, папаха сбилась на самый затылок, и растрепавшиеся волосы густой прядью спадали на лоб.

— Так, говоришь, никаких белых войск за лесом не встречали? — сурово спросил он.

— Нет, не встречали, — за всех ответил коренастый человек в рыжей телячьей шапке с непомерно длинными ушами. — Мы с севера идем, от Екатеринбурга ближе к Чердыни подались. По железке сначала ехали, потом на лыжах. Шли местами глухими, охотник нас вел.

— Где же этот охотник?

— Назад ушел. Как линию фронта перешли, так и домой подался — семья у него там в деревне.

— Так-так, — в раздумье произнес командир отряда. — Так-так. — Ему, видимо, очень хотелось поверить, спокойствие пленного подкупало его, но он все же остерегался. — А сами, говоришь, из Екатеринбурга? Рабочие?

— Все рабочие, да из разных мест, — ответил коренастый. — Я из Сибири.

— Я из Екатеринбурга, — сказал второй пленный, ростом повыше и поосанистее коренастого. — В Екатеринбурге и родился.

Голос пленного показался Кичигину странно знакомым. Он протиснулся ближе к костру, заглянул в лицо говорящему и вдруг удивленно вскрикнул:

— Паша! Берестнев!

Забыв, что он нарушает порядок допроса, Кичигин прорвался к Берестневу и схватил его за руку.

— Все-таки нашел нас? Приехал?

— Постой, постой, — остановил Кичигина командир отряда. — Знаешь его, что ли?

— Как не знать, товарищ командир, — торопливо заговорил Кичигин. — Вместе мы на Верхисетском заводе работали. Я в мартене сталь варил, а он мне помогал. В Красной гвардии вместе служили, только отстал он от нас. В Сибирь за хлебом для отряда ездил, а тут чехи… Мы из Екатеринбурга ушли, а он в Сибири остался. Вот теперь, выходит, догнал нас, опять к нам приехал… Да разве один я его знаю, весь батальон спроси… Вот сейчас крикну, что Павел Берестнев явился, так все мигом сюда прибегут…

Кичигин выпрямился, будто и в самом деле собирался крикнуть во все горло, чтобы его услыхали у дальних костров екатеринбуржцы.

— И остальных знаешь? — спросил командир отряда.

— Этого товарища как будто в нашем поселке встречал, — сказал Кичигин, указав на Тимофея. — А того… — Он пристально посмотрел на Василия Нагих. — Того что-то не припомню… Да ведь вместе они пришли, значит, вместе и были…

— Выходит, свои?

— Свои, товарищ командир, ручаться можно…

Командир отряда посмотрел на Василия Нагих и улыбнулся несколько печально и