со скачком в рынок. Его публичные заявления о предстоящих реформах были противоречивы и путали планы Гайдара. Бурбулис вспоминал, что Ельцин, «когда вникал в задачи, требующие чрезвычайного мыслительного напряжения, погружался, работал. Но очень скоро от этого уставал». А его известное пристрастие к спиртному еще более осложняло ситуацию. Вскоре стало ясно, что Ельцин не в состоянии ежедневно обсуждать и контролировать темп и каждый шаг намеченных преобразований. Он все перепоручил Гайдару, проявляя к нему покровительственное доверие. «Мы считали, что будем хорошо продумывать задачи… и с Борисом Николаевичем будем детально все обсуждать и принимать решения. А очень скоро выяснилось, что он нам говорит: “Давайте, и вперед”», – рассказывал Бурбулис[1339].

Стэнфордский экономист Михаил Бернштам, очевидец и участник этих событий, писал, что распад Советского Союза стал «результатом двух устремлений» российских реформаторов. Первым была их попытка захватить «обломок» СССР в виде Российской Федерации и править им без Горбачева, вторым – желание договориться с другими республиками и покончить с системой субсидий и дотаций. Реформаторы преследовали три цели: справедливо распределить советские активы, построить демократию и создать многонациональный Союз. Увы, достичь всех целей было невозможно, от одной нужно было отказаться, заключил Бернштам. Возникший конфликт «привел к роспуску Советского Союза»[1340]. Американский экономист упустил из виду еще одно обстоятельство – желание Ельцина и Бурбулиса восстановить из советских руин сильное российское государство встревожило лидеров Украины и других республик. Как мы увидим ниже, это стало одним из главных факторов в динамике распада СССР.

Приведенный анализ – своего рода интеллектуальное упражнение, и читатель может от него отмахнуться. Но именно этот подход гораздо лучше позволяет понять дилеммы, перед которыми оказалось российское руководство в октябре-ноябре 1991 года, чем привычное повествование о распаде империи и национализме. Логика экономических реформ, борьба за советские активы, реалии власти и государственного строительства подтолкнули ельцинское правительство избавиться от Горбачева. Другие факторы, прежде всего экономическая взаимозависимость и страх перед неконтролируемым развалом, а также потребность в признании и легитимности со стороны США и Западной Европы заставили Ельцина некоторое время удерживать тонущий Союз на плаву.

Российскому президенту не терпелось сообщить о новом курсе западным правительствам. «Ельцин наконец-то решился на реальные реформы, какими бы непопулярными они ни были», – записал Брейтвейт в своем дневнике 16 октября[1341]. 25 октября Ельцин позвонил президенту Бушу: «Я объявлю о важных экономических планах и программах, а также скажу, что мы готовы быстро отпустить цены одновременно с приватизацией, финансовой и земельной реформами… Все произойдет одновременно». Уровень жизни в России упадет, но через «четыре-пять месяцев, возможно, полгода» ситуация должна улучшиться. Ельцин предложил послать Андрея Козырева в Вашингтон для разъяснения деталей. Завершая разговор, Ельцин добавил, что «полон энергии, играет в теннис, и с сердцем все хорошо»[1342].

28 октября Ельцин созвал внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР и попросил о чрезвычайных полномочиях для проведения реформ. С трибуны, за которой стоял гигантский бюст Ленина, он объявил о стратегии быстрого перехода к рыночному капитализму. Зачитывая гайдаровский сценарий, Ельцин сказал, что это единственный способ для России выжить, восстановить свою валюту и экономику. На очевидный вопрос, как Российская Федерация может действовать в одиночку, Ельцин заявил, что этот курс, как ледокол, расчистит путь для реформ других республик. Он призвал Украину присоединиться к экономическому договору и заверил, что «реформы в России – путь к демократии, а не к империи». В заключение Ельцин озвучил свою главную идею: если проект общего сообщества закончится неудачей, «Россия сможет взять на себя ответственность правопреемницы Союза»[1343].

Вера Гайдара в то, что свободные цены восстановят макроэкономическую стабильность и жизнь наладится, была лейтмотивом ельцинского текста. Тем не менее президент России многое не упоминал или упоминал вскользь. Он не уточнил, что станет с Советской армией и как она будет финансироваться. И туманно высказался о дальнейшей судьбе государственных социальных программ и обязательств. Экономисты МВФ и Гайдар хотели их резко сократить, считая обузой для рыночной экономики. Ельцин, напротив, в своих речах обещал защитить нуждающихся. Большинство депутатов едва ли понимали логику реформ, но были очарованы магией нового смелого курса. 1 ноября съезд предоставил Ельцину все, что он требовал на переходное время, – перенос выборов на более поздний срок, а принятие новой демократической конституции – на неопределенное время, возможность отмены любых советских законов и управление страной президентскими декретами в обход Верховного Совета[1344]. Большинство россиян поняли из речи Ельцина только одно: цены взлетят до небес. По всей стране началась паническая скупка товаров. Позднее Гайдар признался послу Брейтвейту, что Ельцин наговорил лишнего, но остановить его было невозможно – это было самое важное выступление в его жизни[1345].

Михаил Бернштам стал свидетелем начала переходного периода. 19 октября он получил факс от Хасбулатова с просьбой как можно скорее вернуться в Москву. 21 октября, при пересадке в аэропорту Франкфурта-на-Майне, Бернштам купил газету «Файнэншл Таймс» и прочел: «Ельцин, возможно, готовит реформы только для России»[1346]. В Москве американский экономист узнал, что Ельцин назначил ответственным за реформы Гайдара. Бернштам позвонил ему, но Гайдар был слишком занят и не мог разговаривать. 26 октября министр Евгений Сабуров, друг Бернштама, пригласил его на день рождения жены. Правительственный лимузин доставил Бернштама в Архангельское-2, где проходило празднование. Собрались в основном экономисты с женами. Через некоторое время появился Гайдар. Новый ельцинский фаворит обнял Сабурова и поздоровался с его женой. Затем два экономиста вышли переговорить с глазу на глаз. Они появились через полчаса с мрачными лицами. Бернштам предположил, что Сабуров, вероятно, попросил Гайдара о должности в новом российском правительстве, но получил отказ. Гайдар планировал установить диктатуру профессионалов, набранных только из собственной команды[1347].

Гайдар подошел к Бернштаму и спросил экспертного мнения по одному конфиденциальному документу, над которым работал. Когда американский экономист вернулся в гостиницу, правительственный курьер привез бумаги, о которых шла речь, – проект президентского указа «О либерализации внешнеэкономической деятельности в РСФСР». Указ упразднял все советские законы и меры контроля над экспортом и импортом, соответствующие пошлины и налоги тоже подлежали отмене. Документ предоставлял свободу международной торговли всем хозяйствующим субъектам, зарегистрированным в РФ. Лицензии и квоты на экспорт нефти, газа и прочего сырья – чрезвычайно прибыльный бизнес для советских чиновников и отдельных предприятий – теперь должны были продаваться с аукциона. Наконец, отменялась монополия советского государства на обмен рублей на иностранную валюту – теперь россияне, иностранцы-резиденты и даже граждане других государств могли открывать валютные счета в российских коммерческих банках. Это было настоящим переворотом – советские законы прежде обязывали иностранцев менять доллары и