Такое настроение длилось до завтрака. Дневной свет явил Цезарю всю абсурдность его желания. Глядя на Никомеда, Цезарь мысленно представил себе вместо этого лица лицо своего отца (из уважения к Цезарю Никомед не накрасился) и чуть не рассмеялся. Что касается Орадалтис, она, конечно, может быть царицей, но не было в ней и десятой доли той царственности, что отличала Аврелию. И он исправил мечту: нет, не родители, а бабушка и дедушка.

В Никомедию Цезарь прибыл в октябре и не планировал быстрого отъезда, к большой радости царя и царицы, которые стремились выполнить каждое желание своего гостя, будь то поездка в Гордий, Пессинунт или на мраморные каменоломни на острове Проконнес. Но в декабре, когда Цезарь прогостил в Вифинии уже два месяца, его попросили сделать нечто очень трудное и очень странное.

* * *

В марте того года новый губернатор Киликии, младший Долабелла, выехал из Рима в свою провинцию в компании двух других знатных римлян и целой свиты общественных слуг. Более важным из двух его компаньонов был его старший легат, Гай Веррес. Менее важным — его квестор Гай Публиций Маллеол, назначенный к нему по жребию.

Один из новых сенаторов Суллы, получивший через выборы квесторскую должность, Маллеол ни в коей мере не мог считаться «новым человеком». В его семье имелись консулы, в его атрии красовались imago — маски предков. Но вот денег у него водилось мало. Только несколько удачных покупок во время проскрипций дали семье возможность возложить надежды на тридцатилетнего Гая, чьим долгом стало восстановить прежний статус фамилии, сделавшись консулом. Зная, как незначительно будет жалованье Гая и во сколько обойдется ему поддерживать стиль жизни младшего Долабеллы, его мать и сестры продали свои драгоценности.

Маллеол намеревался пополнить кошелек, когда приедет в провинцию. И женщины семьи с радостью отдали ему величайшую фамильную ценность, что у них оставалась, — великолепную коллекцию столового золота и серебра. Когда Маллеол будет давать обед в честь губернатора, говорили женщины, вид этой посуды повысит его положение в глазах всех.

К сожалению, Гай Публиций Маллеол был не так умен, как прежние члены его рода. Он был доверчив и наивен, что не способствовало его длительному пребыванию в авангарде окружения младшего Долабеллы. Хорошо разбираясь в людях, старший легат Гай Веррес правильно оценил Маллеола еще до того, как они достигли Тарента, и так очаровал его, что Маллеол стал считать Верреса одним из лучших парней на свете.

Они путешествовали вместе с другим губернатором, который направлялся на восток. То был новый губернатор провинции Азия, Гай Клавдий Нерон. У патриция Клавдия Нерона было больше денег, чем ума, если сравнивать его с многочисленной ветвью патрициев Клавдиев Пульхров.

Гай Веррес вновь загорелся. Хотя он, хорошо зная местность, немало выиграл от зачисления в проскрипционные списки землевладельцев и магнатов в окрестностях Беневента, он испытывал настоящую страсть к произведениям искусства, которую Беневент не утолил. Проскрибированные из Беневента были простодушные, неопытные люди, для которых были одинаково равны сладенькая копия какой-нибудь «группы нимф», сделанная в Неаполе, или творения гениального Праксителя или Мирона. Сначала Веррес наблюдал и ждал, пока занесут в списки внука общеизвестного Секста Перквитина, чьей репутации знатока в искусстве не было равных среди всадников и чья коллекция благодаря его деятельности откупщика в Азии считалась лучше знаменитой коллекции Марка Ливия Друза. Но внук Перквитина оказался племянником Суллы, и имущество Секста Перквитина стало неприкосновенным.

Хотя семья Гая Верреса не считалась выдающейся — его отец был pedarius, заседающим на задних скамьях Сената (то был первый Веррес, ставший сенатором), Гай Веррес добился больших успехов благодаря особому чутью. Он ухитрялся всегда находиться там, где пахло деньгами. Кроме того, он обладал способностью убеждать определенных важных людей в своей ценности. Он легко обманул Карбона, но ему никогда не удавалось обмануть Суллу, поэтому Сулла не колебался и послал его грабить Самний. К сожалению, в Самнии, как и в Беневенте, не нашлось ценных произведений искусства. Эта сторона ненасытного аппетита Верреса так и осталась неудовлетворенной.

И Веррес решил: единственное место, куда следует направить стопы, — это восток, где эллинизированный мир рассеял статуи и полотна буквально везде, от Александрии до Олимпии, от Понта до Византия. Так что когда Сулла тянул жребии для губернаторов на следующий год, Веррес взвесил свои шансы и решил обхаживать младшего Долабеллу. Его кузен, старший Долабелла, находился в Македонии — плодородная провинция (в смысле произведений искусства). Зато старший Долабелла считался трудным человеком, и у него имелись свои цели. Гай Клавдий Нерон, отправившийся в провинцию Азия, следил за соблюдением законов. Оставался губернатор Киликии, младший Долабелла. Вот подходящий материал для Гая Верреса! Младший Долабелла был жадным и аморальным и к тому же погряз в тайных пороках: его интересовали грязные вонючие женщины самого вульгарного вида и привычек, способные усиливать чувственное восприятие. Задолго до путешествия на восток Веррес сделался для Долабеллы незаменимым, потворствуя его прихотям.

«Удача! — ликовал Веррес. — Фортуна за меня!» Таких, как младший Долабелла, было немного, и они не поднимались так высоко. Если бы старший Долабелла не доказал, что в военном отношении он полезен Сулле, младший никогда бы не получил преторство и провинцию. Конечно, преторство и провинцию младший Долабелла получил, но жил он в постоянном страхе. И лишь когда Веррес явил себя близким ему по духу и полезным человеком, Долабелла вздохнул с облегчением. Пока они путешествовали вместе с Клавдием Нероном, Веррес мысленно связал себе руки, отчаянно сопротивляясь желанию украсть что-нибудь из эллинского храма или из греческой агоры. В Афинах сдержаться было особенно трудно. Город оказался настолько богат, что бесхозные сокровища можно было видеть везде. Но Афины обволокла огромная римская паутина, и в центре ее засел гигантский паук — Тит Помпоний Аттик. Благодаря своей финансовой сообразительности, кровным связям с Цецилиями Метеллами и многочисленным подаркам Афинам Аттик был не тот человек, которого можно оскорбить, а репутация Верреса, вечно стремящегося захапать произведения искусства, была слишком хорошо известна.

Покинув Афины на корабле, они наконец расстались с Клавдием Нероном, который не был эллинофилом и очень хотел скорее приехать в Пергам. Поэтому корабль Клавдия Нерона торопился в провинцию, а корабль Долабеллы плыл к маленькому острову Делос.

Пока девять лет назад Митридат не вторгся в провинцию Азия и в Грецию, Делос был центром мировой работорговли. Там устроили рынок все оптовые торговцы рабами, туда прибывали пираты, снабжавшие невольниками восточный сектор Средиземного моря. Раньше на Делосе ежедневно до двадцати тысяч рабов меняли хозяев, хотя это не означало бесконечного парада груженных рабами судов, загромождающих чистую и просторную торговую гавань. Торговля велась на дощечках, где указывались новые хозяева рабов в обмен на полученную за них сумму. Только специальных рабов привозили на Делос лично. Остров предназначался лишь для посредников.