Через четыре десятка лет его престарелые охранники подробно расскажут о «секретном быте» одинокого человека на закрытой от мира Ближней даче.

Во время его застолья с соратниками к каждому блюду прикладывался акт: «Отравляющих веществ не обнаружено…»

Чистые тарелки, приборы, хрустальные фужеры стоят рядом с пиршественным столом. Здесь самообслуживание – чтобы обслуга не слушала их разговоры.

Иногда он командует: «Свежую скатерть!» И тогда появляется обслуга, скатерть вместе с посудой поднимают с четырех сторон, сворачивая кульком, – и звенит битый драгоценный хрусталь, мешаясь с остатками еды.

И. Орлов, комендант дачи: «В большом зале, где собирались, висели портреты – портреты членов Политбюро. И он любил, чтобы каждый сидел под своим портретом».

Но уже убрали портреты Вознесенского и Кузнецова. Уже не зовет он на дачу Молотова, но тот уныло приходит сам – как верный пес. А он с холодной усмешкой называет бывшего главу правительства американским шпионом.

Он знает: скоро исчезнут и другие портреты…

Коротая ночь, рассказывают мужицкие анекдоты – в кругу соратников он употребляет мат. Он заставляет гостей напиваться, и они не смеют отказываться, ибо это означает: нечестен и оттого боится, что вино развяжет язык. Начинаются шутки: подкладывают помидор на стул, когда жертва стоя произносит тост, или сыплют соль в бокал с вином… Или толкают в мелкий пруд посреди участка. И они счастливы: издевается, значит, не гневается. А он следит за унижением будущих мертвецов, посасывая трубку…

Застолье кончается в четыре утра – он разрешает обессиленным шутам отправляться спать. Но его одинокая ночь продолжается.

После их ухода он еще работает в кабинете или в саду. Он любил ночью срезать цветы. В свете фонаря орудовал секатором, срезанные головки цветов собирала охрана. Но руки уже не те – дрожали от старости, и он часто ранил пальцы. Тогда вызывали фельдшера, но и у того дрожали руки – уже от страха. И он, усмехаясь, сам перевязывал обрезанный палец.

Под утро он немного спал. Летом – на топчане, закрыв лицо фуражкой, чтоб не тревожило утреннее солнце. Зимой любил по ночам ездить в санках по аллеям. В последнюю зиму ездил редко: усилился ревматизм, болели ноги, и он стал очень раздражителен.

Из всех комнат дачи он выбирал одну и жил практически только в ней. Спал там же – на диване, который ему стелила Валечка. Ел на краешке стола, заваленного бумагами и книгами. На стене висел портрет Ленина, под ним круглосуточно горела лампочка. Бывший семинарист сам придумал эту негасимую лампаду, освещавшую лицо Боголенина.

В отсутствие шутов из Политбюро он полюбил разговаривать с охраной. Полуграмотные охранники становились теперь его главными друзьями, с ними он беседовал, рассказывал случаи из времен своих ссылок, по-старчески привирая. Он все чаще обращался в прошлое.

«Одинокий, жалко его было, старый стал», – сказал мне бывший его охранник.

Нет, жалкого старика не существовало! Был вечный хищник, знавший одно – кровь. Старый тигр лишь немного расслабился – отдыхал перед большим прыжком.

А великая чистка, задуманная им, уже шла. Повсюду.

Как и в 1937 году, начали исчезать люди из его собственной охраны. И он печально говорил об очередном исчезнувшем: «Не сумел оправдаться старик».

Ему действительно было их жаль. Но так было надо. Все прежние должны были исчезнуть. И как когда-то Паукер, вскоре должен был исчезнуть Власик. Многолетний глава его охраны, обремененный множеством тайн, будет арестован в 1952 году.

А пока – весь «тихий 1950 год» – шли тайные убийства. По его приказу в августовскую ночь были расстреляны десятки военачальников – генералы Гордов, Рыбальченко, Кириллов, Крупенников, маршал авиации Худяков; осенью – сотни арестованных по ленинградскому делу.

Напряженно работал крематорий близ Донского монастыря, и прах расстрелянных сбрасывали в бездонную общую «могилу № 1» Донского кладбища…

Тогда же началась репетиция грядущих шоу. Была арестована группа врачей, работавших в медицинской части крупнейшего автомобильного завода имени Сталина (ЗИСа). К ним прибавили сотрудников дирекции, работников министерства и даже журналистку, писавшую о ЗИСе.

У всех арестованных были выразительные имена – Арон Финкельштейн, Давид Смородинский, Мириам Айзенштадт, Эдуард Лифшиц… Все они были евреями.

После гибели Еврейского антифашистского комитета – это было первое открытое антисемитское кровавое дело.

Все обвиняемые были расстреляны в ноябре 1950 года. Он уже начал готовить «дело кремлевских врачей», и будущие следователи немного попрактиковались. Поэтому «дело ЗИСа» (так его называли) прошло без особой огласки.

В то время вышли две его теоретические брошюры: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР».

Он давно не радовал страну и партию теоретическими работами. Но Вождь обязан быть великим теоретиком – такова ленинская традиция. И ему пришлось возвращать долг.

Написал ли он сам эти две свои последние работы? Нет, задумав оба труда, он разрешил своим академикам поработать на него. Правда, и сам хорошо потрудился – не только переписал заново все от начала и до конца, но и добавил туда свои новые, потаенные мысли.

Например, в «Экономических проблемах социализма» он много писал о борьбе за мир. Это был обычный прием: готовя войну, славить «движение сторонников мира». Но эти «сторонники мира» в разных странах под крылом его госбезопасности, сами того не подозревая, должны были стать его пятой колонной в тылу будущего врага.

И другие свои тайные планы он высказал достаточно полно, но в форме, понятной только посвященным.

Он писал: «Борьба за мир в некоторых странах разовьется в борьбу за социализм».

На «глубоком языке» это означало: через движение сторонников мира мы будем готовить восстания и революции.

Написал он и о возможной войне. «Неизбежность войн между капиталистическими странами» – его главный тезис.

На «глубоком языке» это означало: мы натравим их друг на друга, как во времена Гитлера.

При этом он по-ленински успокаивал «глухонемых». Он объявил: «Вероятность войн между капиталистическими странами больше, чем между лагерем капитализма и лагерем социализма». Но тут же сообщил: «Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм».

Иными словами, только когда победит Великая мечта – несчастья рода человеческого прекратятся.

После выхода работ, естественно, началась кампания прославления. Светилы языкознания и экономики писали бесчисленные статьи о немедленном расцвете своих наук. Писались диссертации, создавались многотомные труды…

Кампания ширилась. Шли рапорты о небывалом перевороте во всех областях знания, свершившемся после прочтения двух его брошюр.