– Хочешь сказать, я хуже, чем Мари?

– Глупое сравнение! Вы разные, и обе по-своему хорошие. Но у вас разное воспитание, разные судьбы и разные взгляды на жизнь.

– Может, если бы я встретила такого парня, как ты – хотя ты тоже не подарок, – который любил бы меня, как ты Мари, моя жизнь сложилась бы по-другому. И потом, меня обижают твои слова. Ты ведь знаешь, что, кроме легкого флирта, у меня ни с кем ничего нет.

– Да, я знаю, что ты очень щепетильна в вопросе выбора кавалера. Скажи, пожалуйста, конкретную причину твоего звонка. Ты хочешь просто меня обрадовать, посвящая в свои планы насчет замужества, или есть конкретный объект, который, возможно, станет в будущем твоим женихом, а может, и супругом?

– Пожалуйста, скажи Рафе, пусть не мешает. Моя сестра уже попросила, но он посмеялся и сказал, что должен получить разрешение «француза». Что ты смеешься? Мне плакать хочется, а ты хохочешь. А может, я прилечу к тебе на недельку? Весна, погода хорошая, погуляем, найдем, чем заняться.

– Ив, в другое время я бы не отказался, но сейчас… Только тебя тут и не хватает. Может, прилетишь и поможешь мне в проведении двух эксгумаций?

– А что это такое?

– Неважно, забудь… В чем конкретно Рафа тебе мешает?

– У нас есть знакомая семья из Баку, очень порядочные люди. У них взрослый сын, лет тридцати шести или чуть постарше, начальник отдела в Госплане. Он безумно влюблен в меня, мама убедила не отказывать ему и сходить с ним на концерт, в театр. Я согласилась, хотела посмотреть, что за человек, что собой представляет. На днях, после концерта в консерватории, Борис пригласил меня в ресторан «Армения», а туда часто ходит Рафа. Я не могла сказать, что мы туда не пойдем, подумала, может быть, Рафы не будет, но, когда мы уже выходили, он встретил нас у дверей, улыбнулся и ушел. Ты же знаешь, его всегда сопровождают какие-то мрачные ребята. А сам он был с какой-то девушкой, мне показалось, она спортсменка. Уже у нашего дома нас догнали двое парней, молча сорвали с головы Бориса шляпу, забросили за забор и так же молча ушли.

– Может, они хотели познакомиться с Борисом?

– Хороший способ знакомства они выбрали! Просто хотели поиздеваться надо мной, ведь Борис лысый. Что ты опять смеешься, обрадовался, да? Хотела бы я посмотреть, как бы ты поступил на месте Бориса! Погнался бы за хулиганами? А если у них нож?

– Молодец, Борис! Солидный мужчина, видно и по лысине, и по поведению. А с чего ты взяла, что это дело рук Рафы? Он же взрослый серьезный человек, старший оперуполномоченный уголовного розыска города, и очень хорошо относится к тебе, к твоей сестре, да ко всей семье.

– Нет, это организовал он. Пожалуйста, позвони ему, не вынуждай меня просить Мари, чтобы она тебя урезонила и вы перестали издеваться надо мной. Между прочим, она будет вовсе не рада, случайно узнав, как ты в Ногинске «тосковал» по ней вместе со мной.

– Ив, оказывается, ты еще и злючка! Ну, если честно, я бы и без твоих угроз позвонил Рафе, хотя, знаешь, в жизни иногда и угрозы очень действенны. Особенно если они не пустой звук, а подкреплены аргументами.

– Послушай, Давид, может, ты действительно не хочешь, чтобы я вышла замуж?..

* * *

Последующие дни были полностью заняты подготовкой к проведению двух эксгумаций. Я заново детально изучил все материалы дела: свидетельские показания, касающиеся убитых, их биографические данные, материалы судебно-медицинской экспертизы, перепроверил сведения об их привычках, о том, во что каждый из них был одет в день своей смерти, заново прошелся по кругу лиц, так или иначе имевших отношения с жертвами, и многое другое. Фактически осуществил полную ревизию проведенного Коробко расследования. Материалы уголовного дела выглядели более-менее логичными и доказанными, настораживало лишь то, что двое фигурантов, обвиняемых в убийстве, почти дословно, будто под диктовку, повторяли показания друг друга: якобы год назад, в конце мая, с разницей в несколько дней, они с целью ограбления убили двух торговцев-перекупщиков, а тела с привязанными к ногам гирями выбросили в реку Упу. Однако уточняющие вопросы – какого веса гири были использованы, где убийцы прятали трупы до того, как выбросили их в реку, на чем их перевозили, какие суммы денег были взяты у убитых, кто ударил первым и тому подобное – остались без ответов, обвиняемые путались и давали противоречивые показания. У меня возникло подозрение, что протоколы допросов составлены произвольно, не с их слов. В наличии имелись лишь полностью признательные показания о том, что жертв убили ударом сзади и выбросили в реку.

Первая же эксгумация дала сенсационный результат. В действительности в последних числах мая прошлого года в реке было найдено несколько трупов, в том числе и эти два. Месяц они пролежали в морге и после были захоронены как неопознанные. В это время года подобные находки не редкость – в основном алкоголики, утонувшие в состоянии опьянения, иногда самоубийцы или жертвы убийств. Человек, проходивший по уголовному делу как убитый гирей, на самом деле был убит другим тупым предметом, возможно, ломиком. Во всяком случае раны на его голове свидетельствовали о том, что в данном конкретном случае гиря не применялась. Данный эпизод отличался по способу убийства от всей серии, и это в корне меняло дело: значит, осталось нераскрытым другое преступление, совершенное, судя по всему, по другим мотивам и другим человеком – возможно, другой группой.

Вторая эксгумация также не подтвердила версию следствия, а результаты нового допроса, проведенного другим следователем, не совпадали с теми, что были получены Коробко. Обвиняемые не могли сказать ничего, кроме подтверждения версии следствия об убийстве гирей одного человека. Впрочем, и по второму эпизоду они не отказывались категорически: допускали, что могли совершить убийство, но не помнят, как все это случилось, так как были пьяны. Эти больные люди с нарушенной психикой были настолько неадекватны и безучастны ко всему, что, кажется, можно было приписать им все жертвы Освенцима – и они согласились бы: в любом случае их ждет расстрел, какая им разница. Еще неизвестно было, дотянут ли они с таким здоровьем до суда.

Глядя на этих безразличных полумертвецов, я снова возвращался к размышлениям насчет теории судьбы – фатума. Существа, за которыми мне довелось наблюдать, уже с момента рождения были по сути полулюдьми, неразвитыми психически и морально, поддающимися любому влиянию и тупо следующими инстинктам. Соответствующая социальная среда могла им помочь, пусть и ограниченно, – во всяком случае, обеспечить минимальные условия и возможности пристойного существования, но они никому не были нужны, никогда не получали человеческой ласки и внимания. Никого не интересовало, зачем они родились, как жили и как закончили свой земной путь [49] . Для прокурора они были фигурантами раскрытого уголовного дела, единицей статистической отчетности, улучшающей или ухудшающей ее, не больше. Милицейские оперативники, как и следователи прокуратуры, всегда были заинтересованы в том, чтобы при установлении полностью доказанного факта преступления повесить на фигуранта все безнадежно нераскрытые эпизоды и отправить все вместе в суд. А ведь сколько известно случаев, когда осужден был не тот человек – как правило, тоже принадлежащий криминальному миру, но не совершавший именно этого преступления. Втройне опасно при этом то, что если невиновный в конкретном правонарушении человек оказывается в тюрьме, настоящий преступник остается на свободе. Вспомним хотя бы известное дело серийного убийцы-маньяка Чикатило. Этот нелюдь убил больше пятидесяти человек, в основном молодых ребят и девушек, среди которых было немало бродяг, алкоголиков, умственно отсталых. За преступления, которые совершил Чикатило, несколько человек оказались осуждены, а два брата расстреляны.