В воскресенье они всей семьей отправились на трамвае навестить родителей во Фроскехасет. После обеда Пип раздал ноты для партий виолончели, скрипки и гобоя Хорсту и Карин и велел им бегло ознакомиться с партитурой. Потом последовала короткая репетиция, ведь и отец, и жена хорошо умели читать ноты прямо с листа, и вот Пип уселся за рояль, и их маленький оркестр начал исполнять его концерт.

Минут через двадцать Пип положил руки на колени и вопросительно взглянул на мать, утиравшую слезы с глаз.

– Мой сын написал это… – растроганно прошептала она, глядя на мужа. – Я думаю, Хорст, он унаследовал талант твоего отца.

– Пожалуй, ты права, – согласился с ней Хорст, явно тоже впечатленный музыкой сына. Он подошел к Пипу и дружески похлопал его по плечу. – Музыка действительно звучит вдохновенно, мой мальчик. Нужно поскорее показать ее Харальду Хейде. Убежден, он с радостью устроит премьеру твоего концерта у нас в Бергене.

* * *

– Конечно, идея купить тебе пианино принадлежала исключительно мне, и я купила его на собственные деньги, – призналась ему Карин с несколько легкомысленным видом, когда они снова уселись в трамвай, чтобы ехать к себе домой. – Но скоро ты разбогатеешь, я надеюсь, и тогда возместишь мне тот урон, который я понесла, продав ради пианино свое жемчужное колье.

Она наклонилась к мужу и поцеловала его в щеку, а увидев его потрясенное лицо, добавила:

– Не злись, дорогой, ладно? Мы с Феликсом еще будем гордиться тобой. И мы так тебя любим.

Через какое-то время Пип набрался храбрости и перед началом еженедельного вечернего концерта отыскал за кулисами Харальда Хейде. Пип признался ему, что написал концерт для фортепьяно с оркестром, и объяснил, что хотел бы знать мнение маэстро о своем сочинении.

– Тогда не будем терять времени понапрасну. Почему бы вам не наиграть его мне прямо сейчас? – предложил ему Хейде.

– Э-э-э… – немного растерялся Пип. – Да, конечно… Сейчас.

Заметно нервничая, он уселся к роялю, тронул пальцами клавиши и начал играть по памяти свой концерт. Он сыграл его полностью, и Хейде не стал его прерывать или останавливать. А когда Пип закончил, то принялся громко аплодировать.

– Что ж, это очень и даже очень хорошо, герр Халворсен. Сквозная тема концерта оригинальна, в хорошем смысле этого слова, и она буквально завораживает. Я уже мысленно напеваю ее. Глянув на нотные листы с записью вашего концерта, вижу, что по части оркестровки есть еще кое-какие пробелы. Но я обязательно помогу вам разобраться с этим. Неужели, – проговорил он, широко улыбаясь и протягивая ноты Пипу, – у нас снова появился собственный Григ? Безусловно, влияние его музыки прослеживается даже в самой структуре концерта. А еще, я явственно расслышал отголоски музыки Рахманинова и Стравинского.

– Надеюсь, вы услышали и кое-что мое, герр Хейде, – отважился возразить Пип.

– Еще как услышал! Еще как услышал! Хорошая работа, молодой человек. Думаю, ближе к весне мы включим ваш концерт в программу наших выступлений. Так что у вас еще имеется в запасе какое-то время, чтобы поработать над оркестровкой.

Вернувшись домой после концерта, Пип был настолько взбудоражен, что даже разбудил спящую жену.

– Ты не поверишь, дорогая… Но это случилось! Ровно через год в это же самое время я уже буду считаться профессиональным композитором! Представляешь?

– Замечательная новость! – искренне обрадовалась за мужа Карин. – Хотя я, со своей стороны, никогда и не сомневалась в том, что так оно и будет. Ты еще завоюешь мир своей музыкой. – И добавила с коротким смешком: – Скоро я буду женой знаменитого Пипа Халворсена.

– Конечно. Только не Пипа, а Йенса Халворсена, – поправил жену Пип. – Не забывай, ведь меня назвали в честь деда.

– Уверена, он бы гордился тобой, мой дорогой. Как горжусь я.

Они отметили хорошую новость, выпив по рюмке водки, а потом завершили свой импровизированный праздник, занявшись любовью. Предавались утехам молча, чтобы не разбудить Феликса, который безмятежно спал в своей колыбельке, стоявшей в ногах их супружеского ложа.

* * *

Ну, почему счастье всегда так мимолетно? – уныло вопрошал себя Пип, развернув газету за 4 сентября. Новости были хуже некуда. После того как Германия вторглась 1 сентября на территорию Польши, Франция и Британия объявили ей войну. Пип вышел из дома, чтобы отправиться на репетицию в Концертный зал. Даже такого короткого пути ему хватило, чтобы ощутить атмосферу страха и тревоги, в которую погрузились все жители города.

– В минувшую войну Норвегии удалось сохранить свой нейтралитет. Даст бог, удастся и на сей раз. Мы – миролюбивый народ, и нам нечего бояться, – разглагольствовал один из музыкантов оркестра по имени Самуил, пока они, сидя в оркестровой яме, настраивали свои инструменты. Чувствовалось, что новость ошарашила всех, на репетиции царила обстановка общей нервозности и уныния.

– Вы, приятель, забыли о существовании такой фигуры, как Видкун Квислинг, который возглавляет нацистскую партию у нас в Норвегии. Уж этот станет бить в литавры что есть сил, оповещая всех о поддержке Гитлера и проводимой им политики, – мрачно напомнил ему Хорст, натирая канифолью смычок своей виолончели. – Он уже, к слову говоря, выступил с целым рядом лекций, посвященных так называемому «еврейскому вопросу». Не дай бог, если такие, как он, придут к власти. Вне всякого сомнения, он немедленно выступит на стороне Германии.

После концерта Пип отозвал отца в сторонку.

– Папа, ты на самом деле считаешь, что нас могут втянуть в войну?

– К сожалению, к великому сожалению, такой расклад весьма вероятен. – Хорст слегка пожал согбенными плечами. – Даже если, предположим, наша страна откажется вступить в войну и поддержать ту или иную сторону в этом конфликте, вряд ли немцы оставят нас в покое. Сильно сомневаюсь в этом.

Ночью Пип старался, как мог, успокаивая Карин. В ее глазах снова появился уже знакомый ему по Лейпцигу страх.

– Прошу тебя, успокойся, дорогая, – уговаривал он жену, которая нервно расхаживала по кухне, инстинктивно прижимая к груди извивающегося Феликса, будто нацисты вот-вот ворвутся к ним в дом и вырвут сына из ее рук. – Разве ты забыла? Ты – крещеная лютеранка, и твоя фамилия – Халворсен. Предположим, нацисты захватят Норвегию, что маловероятно, но пусть так. И откуда им знать, что ты еврейка?

– Ах, Пип! Замолчи, ради бога! Ты такой наивный! Да одного взгляда на меня достаточно, чтобы понять, кто я есть на самом деле. Немного покопаются в наших документах, и правда тут же всплывет наружу. Или ты уже забыл, как скрупулезно они ведут свои досье? Да их ничто не остановит, чтобы выяснить все до конца. А теперь подумай о нашем сыне. Он ведь тоже наполовину еврей! Что, если его схватят вместе со мной?

– Пока я не вижу, каким образом они могут это раскопать. И потом, будем надеяться, что они сюда вообще не придут, – возразил жене Пип, намеренно отгоняя от себя все те соображения, которыми поделился с ним сегодня отец. – Я уже слышал от нескольких человек, что евреи со всей Европы сплошным потоком устремляются через Швецию к нам, в Норвегию, спасаясь от преследований нацистов. Выходит, они считают Норвегию безопасным приютом. Такая тихая гавань, в которой можно отсидеться. Тогда чего боишься ты?