— Вон там. — Один из банковских служащих показал на дверь кухни. — Арестуйте эту сучку.

Хоше приподнял бровь, стараясь сохранить скучающее выражение лица, — именно так в некоторых ситуациях Паула Мио добивалась значительного успеха.

Судебный исполнитель, к его немалому удовольствию, заметно смутился.

— Она нам угрожала, — выпалил он. — И повредила одного из универсаль­ных роботов. Мы потребуем за него компенсацию.

— Сильно повредила? — спросил Хоше.

— Понятия не имею, — буркнул диспетчер поверх стаканчика с чаем. — Я не вмешиваюсь. Психи не по моей части.

— Я тебя за это не осуждаю, — сказал Хоше. Дверь в кухню была слегка приоткрыта. — Меллани? Это Хоше Финн. Ты помнишь меня? Мне надо с то­бой поговорить.

— Убирайтесь! — крикнула девушка. — Проваливайте все отсюда!

— Ну же, Меллани, ты ведь знаешь, что я не могу уйти. Мы должны поговорить. Только ты и я. Никаких констеблей, даю слово.

— Нет. Не хочу. И не проси.

У нее перехватило горло. Хоше вздохнул и шагнул к кухонной двери.

— Ты могла бы по крайней мере предложить мне стаканчик. Раньше здесь всегда предлагали выпить. А где дворецкий?

Долгое время стояла тишина, потом раздалось сдавленное всхлипывание.

— Ушел. Они все ушли, все.

— Ладно, сам найду выпивку. Я вхожу.

Хоше заглянул за дверь — все еще настороженно, хотя и не ожидал реальной угрозы.

Кухня, под стать всему пентхаусу, была огромной и роскошно обставлен­ной. Все рабочие поверхности были из серо-розового мрамора, дверцы под ними — из полированного дерева. Над столами, за прозрачными створками шкафов, виднелись дорогие сервизы из фаянса и стекла. В поисках Меллани ему пришлось обогнуть стол размером с небольшой плавательный бассейн. Она сидела на полу в углу, тесно прижавшись спиной к стене, словно мечтала выскочить. Прямо перед ней на терракотовых плитках лежал мясной нож с волновым лезвием.

Хоше подумал, что надо бы сесть рядом с девушкой, демонстрируя поддержку и сочувствие, как учили на занятиях, но он еще недостаточно похудел, чтобы проделать это непринужденно. Поэтому он просто прислонился к мраморной столешнице.

— С этими ножами надо быть поосторожнее, — сказал он. — В неумелых руках они могут быть опасными. Если хорошенько прицелиться, можно изру­бить в лапшу не одного судебного исполнителя.

Меллани подняла голову. Ее темно-рыжие волосы сильно растрепались, от слез по щекам протянулись липкие следы. Но даже сейчас она выглядела великолепно. Пожалуй, именно сейчас: классический образ расстроенной девицы.

— Что?

Он печально усмехнулся.

— Не важно. Тебе ведь известно, зачем пришли эти люди?

Она кивнула и снова повесила голову.

— Меллани, пентхаус теперь принадлежит банку. Ты должна подыскать себе другое пристанище.

— Это мой дом, — всхлипнула она.

— Мне очень жаль. Хочешь, я отвезу тебя к родителям?

— Я хотела подождать его здесь. Когда он вернется, все опять будет как прежде.

Ее слова потрясли Хоше, как ничто другое в этом деле.

— Меллани, судья дал ему сто двадцать лет.

— Мне все равно. Я дождусь. Я люблю его.

— Он не достоин тебя, — искренне сказал Хоше.

Она опять подняла голову и удивленно взглянула на него, словно не пони­мая, с кем говорит.

— Если хочешь его ждать, это твое решение, и я отнесусь к нему с уважением, — продолжил он. — Хотя мне бы очень хотелось тебя отговорить. Но ждать здесь ты не сможешь. Я понимаю, как это ужасно, когда люди из банка приходят и начинают все вывозить. Но скандал не поможет от них избавиться. В конце концов, эти идиоты за дверью выполняют свою работу. А ссориться с ними — значит заставлять людей вроде меня делать их грязную работу.

— Ты очень странный полицейский. Тебе не все равно. Не так, как эта…

Она упрямо сжала губы.

— Паула Мио уехала. Сразу после суда. Больше ты ее не увидишь.

— Хорошо! — Меллани взглянула на нож и отбросила его ногой. — Изви­ни, — застенчиво сказала она. — Но все хорошее, что случилось со мной, про­изошло именно здесь, а они ввалились в дом и начали… Они вели себя очень грубо, правда.

— Маленькие люди нередко так поступают. Теперь с тобой все в порядке?

Она громко шмыгнула носом.

— Да. Наверное. Жаль, что тебя побеспокоили.

— Ничего страшного, можешь мне поверить. Я рад любому предлогу вырваться из кабинета. Ну, почему бы тебе не упаковать пару сумок, а потом я отвезу тебя домой. Как тебе это?

— Я не могу. — Она уставилась прямо перед собой. — Я не вернусь к родителям. Не могу.

— Ладно, нет проблем. Как насчет отеля?

— У меня нет денег, — прошептала она. — После суда я ела только полуфабрикаты из морозилки. И они почти кончились. Поэтому и слуги ушли, мне нечем было им платить. Компания Морти не поможет. Ни один из директоров теперь и знать меня не захочет. Ублюдки! Раньше они меня любили. Я останавливалась в их домах, играла с детьми. И мы тоже устраивали вечеринки. Ты был когда-нибудь богатым, детектив?

— Зови меня Хоше. Нет, никогда не был.

— Обязательные для всех правила их не касаются. Они просто делают то, что хотят. Это меня потрясло. Так чудесно было стать частью такой жизни, не знать никаких пределов, жить свободно. А теперь посмотри на меня. Я ничто.

— Не глупи. Такая, как ты, может добиться всего. Ты просто молода, вот и все. Такие перемены тебя пугают. Но ты справишься. Все мы так или иначе справляемся.

— Ты очень милый, Хоше. Я этого не заслужила. — Она вытерла влагу со щек. — Ты меня арестуешь?

— Нет. Но нам надо найти тебе пристанище на ночь. У тебя есть друзья?

— Ха! — Ее усмешка отдавала горечью. — У меня никого нет. До суда были сотни друзей. А теперь никто из них даже разговаривать со мной не захочет. На прошлой неделе я встретила Джилли Йен. Она выходила из магазина и даже не остановилась, чтобы поздороваться.

— Ладно, послушай меня. Здесь неподалеку есть гостиница, с хозяйкой которой я хорошо знаком. Поживи там пару дней за мой счет, пока не опомнишь­ся. А потом можешь поискать работу. Хотя бы официанткой в баре, их там предостаточно. А через три недели начинаются занятия в колледжах. До того как все это случилось, ты, наверное, думала о какой-нибудь карьере?

— Ой, нет, я не могу взять у тебя деньги. — Меллани вскочила на ноги и пригладила рукой растрепанные волосы. — Мне не нужна благотворительность.

— Это не благотворительность. Я недавно получил повышение.

— Тебя повысили?