– Но ведь она убила Кирилла!

– Ревность, это как смерть, сама знаешь… – и Крымов как-то нехорошо улыбнулся, ей даже показалось, что он смеется над ней.

Кому же она сказала эту фразу? Кому-то очень близкому… «Ревность, как смерть, идет за мной по пятам, и она же пригнала меня сначала сюда, а потом кнутом – в Париж». И ей ответили: «Хорош кнут…» Ответили голосом Миллерши.

«И ты, Брут…»

– Ладно, – произнесла она, едва дыша, чувствуя, что теряет силы, – я готова хоть сейчас отдать тебе эти проклятые записки, и делай с ними, что пожелаешь. Но прежде мне бы хотелось узнать, действительно ли они имеют реальную цену.

– А ты думаешь, тебя зря пригласили сюда? За то, что ты не наделала глупостей, тебя, во‑первых, оставили в живых, а во‑вторых, ты получишь за них деньги. Собственно говоря, я вызвался тебя встретить еще и затем, чтобы помочь тебе распорядиться деньгами. Ты можешь оставить их в банке и пользоваться ими по своему усмотрению, но можешь купить себе на них французское или какое угодно гражданство, дом и все свое будущее. Так что решай…

* * *

Чайкин уплетал колбасу, запивая ее чаем, когда Юля появилась на пороге его каморки.

– Ба, Земцова! – он чуть не подавился. – Я уж думал, что ты эмигрировала. Мы с Шубиным все глаза выплакали: считали, что больше тебя никогда не увидим… Шикарно выглядишь!

Она и так это знала – мужчина, с которым она возвращалась из Парижа, говорил ей об этом все время полета. Это был тот же легкомысленный пассажир, ее сосед со странной фамилией Сулима, с которым она целовалась «перед смертью».

– Зеленое тебе очень к лицу, – Чайкин, вытерев руки о бывший когда-то белым халат, подошел к ней и основательно, почти по-отечески поцеловал ее сначала в лоб, потом в нос, затем в обе щеки и под конец закрепил свое право на нее довольно-таки смелым поцелуем в губы. – И пахнешь ты, как цветок…

– Леша, если бы ты знал, как же я рада тебя видеть… Я позвонила Игорю, он тоже должен приехать сюда с минуты на минуту. Если ты не очень занят…

– Земцова! О чем ты говоришь?! ОНИ, – он махнул головой в сторону холодильника с его безмолвными обитателями, души которых, быть может, еще кружились в вечернем августовском небе над кронами каштановых деревьев больничного городка, – подождут.

– Вот и отлично, тогда помогай… У меня все в машине…

Чайкин помог ей принести большую корзину с вином и закуской.

– Ну, Земцова, ты даешь… Ты что, приволокла все это из Парижа?

– Нет, Лешечка, это все из магазина, что за углом, но, поверь, не худшего качества… Разве что коньяк вот этот, с золотым горлышком, действительно из Парижа. Сейчас мы устроим пир… тем более что повод есть… и даже не один…

– А разве твой приезд не повод? Или ты приехала попрощаться с нами?

– Вот об этом мы как раз сейчас и поговорим. Но сначала скажи мне, какое сегодня число?

– Четырнадцатое августа, а что? У тебя день рождения?

– Сегодня день рождения не у меня… – голос ее дрогнул, но она заставила себя сдержаться, чтобы то, что она везла сюда, эту драгоценную новость, придержать до прихода Шубина.

– Неужели у Шубина? Вот черт, забыл!

И в это время в дверь постучали. Это был Игорь. Лицо его засияло, когда он увидел Юлю.

– Юля… – он подошел к ней и внимательно посмотрел ей в глаза: – Ты приехала прощаться? Говори сразу…

Его свирепость была игрой, и Юля была счастлива, что вновь находится здесь, среди своих друзей, пусть даже в этом богом проклятом месте…

– А со мной можно и не здороваться? – Чайкин показал Шубину кулак, но Игорь отмахнулся, мол, не отвлекай, и поцеловал Юлю почти так же, как до этого Леша.

– Ну вот, – она счастливо вздохнула и принялась выгружать из корзины бутылки и свертки. – Давайте сядем, выпьем немного, расслабимся и подумаем, как нам жить дальше…

Маленький стол морга еще не видел такого изобилия, а потому поскрипывал каждый раз, когда на него ставилась очередная бутылка.

Когда все было готово и мужчины, не сводящие восхищенных взглядов со своей подружки, разлили коньяк в медицинские мензурки, Юля достала из кармана небольшой конверт и протянула его Чайкину:

– Леша, поздравляю тебя с днем рождения…

Чайкин, ничего не понимая, пожал плечами и достал из конверта несколько фотографий, при виде одной из которых конверт выпал из его рук, а из горла вырвался полустон-полувздох…

Шубин, почти вырвав снимок из рук Леши, увидел сидящую на постели Надю Щукину с новорожденным младенцем на руках.

– Родила? Когда?..

– Ровно месяц тому назад, четырнадцатого июля. Это твоя дочка, Леша, и зовут ее Машенька. И сегодня у нее день рождения.

– Как это… моя?

– Мне Надя сказала. Крымовым там и не пахнет…

– Ну ты, Леха, даешь… – вырвалось у Шубина. – А вы неплохо устроились за спиной своего шефа.

– Моя дочь?.. – Чайкин не верил ни своим глазам, ни ушам. Он находился в странном состоянии, близком к отчаянию и безудержной радости одновременно. – Маша? Так с кем же она живет?..

– Она живет в своем доме, который ей купил Кристиан. У них скоро свадьба. Но тебя это пусть не волнует. Ты же знаешь Щукину, вот оправится после родов, обязательно приедет, покажет тебе твою Машу. Ты только Крымову ничего не говори. Он тоже радуется, как ненормальный…

Юле не хотелось рассказывать об изнанке их отношений с Крымовым, о том разочаровании, которое постигло ее в эту поездку. А потому она пока говорила лишь о Наде, о том, как живет Щукина и что именно на словах просила передать своему «дорогому Чайкину».

– Любит? – покачал головой Леша. – Разве так любят? Окружила себя мужиками и теперь вьет из них веревки.

– Кто знает, может быть, вас, мужчин, как раз это качество в ней и привлекает…

Когда восторг Чайкина утонул в его мечтах и надеждах, Юля плавно перевела разговор на тему, ради которой она и собрала их двоих.

– Ты нам сначала расскажи, что с записками отца Кирилла и куда ты их дела, – потребовал Шубин. – Мы думали, что ты их продала, купила себе особняк неподалеку от Эйфелевой башни и теперь мы тебя никогда не увидим. Да и вообще, что это за сочинения, черт бы их побрал!

– Все просто. Некая Организация, созданная силами объединенного мирового правительства, целью которой является превращение России чуть ли не в колонию, вербует наших людей и учит их, что надо делать, чтобы это произошло как можно скорее. Этим людям платят хорошие деньги, и потому их так много… А на фоне безработицы и нищеты, проституции и наркомании измена Родине в опустевших душах наших соотечественников выглядит пустяком. Вот так-то…

Юля перевела дыхание. Говорить легко и с улыбкой о таких серьезных вещах она не умела.