прочесть у Смарагдова. Но Смарагдова ни у кого кроме Коли не было. И вот раз мальчик Карташов потихоньку, когда Коля отвернулся, поскорей развернул лежащего между его книгами Смарагдова и прямо попал на то место, где говорилось об основателях Трои. Случилось это довольно уже давно, но он всё как-то конфузился и не решался открыть публично, что и он знает, кто основал Трою, опасаясь, чтобы не вышло чего-нибудь и чтобы не сконфузил его как-нибудь за это Коля. А теперь вдруг почему-то не утерпел и сказал. Да и давно ему хотелось. <…> — Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, — разом отчеканил мальчик и в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало смотреть. Но мальчики все на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор глаза разом повернулись к Коле…»

И опасения Карташова оправдались: безжалостный Коля «сконфузил» его и строго отчитал, что-де тот не понимает, о чём толкует. «Виноватый мальчик из розового стал пунцовым. Он молчал, он готов был заплакать…» Впрочем, Коля тут же о маленьком Карташове забывает, и тот по привычке уходит в тень. Положение его в компании ещё нагляднее показывает эпизод, когда, уже после смерти Илюшечки, зашёл разговор о поминках (которые Красоткин, естественно, считает нелепым предрассудком): «— У них там и сёмга будет, — громко заметил вдруг мальчик, открывший Трою.

— Я вас серьёзно прошу, Карташов, не вмешиваться более с вашими глупостями, особенно когда с вами не говорят и не хотят даже знать, есть ли вы на свете! — раздражительно отрезал в его сторону Коля. Мальчик так и вспыхнул, но ответить ничего не осмелился…»

Скорее всего, в ненаписанном втором томе «Братьев Карамазовых» (через 13 лет) этот незаметный мальчик должен был, как и другие дети, сыграть более существенную роль. И, видимо, не случайно в финальной сцене первого тома, «у камня», Алексей Карамазов поправляет Колю: «<…> — Я слово вам даю от себя, господа, что я ни одного из вас не забуду; каждое лицо, которое на меня теперь, сейчас, смотрит, припомню, хоть бы и через тридцать лет. Давеча вот Коля сказал Карташову, что мы будто бы не хотим знать “есть он или нет на свете?” Да разве я могу забыть, что Карташов есть на свете и что вот он не краснеет уж теперь, как тогда, когда Трою открыл, а смотрит на меня своими славными, добрыми, весёлыми глазками. Господа, милые мои господа, будем все великодушны и смелы как Илюшечка, умны, смелы и великодушны как Коля (но который будет гораздо умнее, когда подрастёт), и будем такими же стыдливыми, но умненькими и милыми, как Карташов…»

Катерина

«Хозяйка»

«Заглавная» героиня повести, жена хозяина квартиры Мурина, в которой снял угол Ордынов. Ордынов увидел её впервые в церкви и влюбился болезненно и с первого взгляда. «Женщина была лет двадцати и чудно прекрасна. На ней была богатая, голубая, подбитая мехом шубейка, а голова покрыта белым атласным платком, завязанным у подбородка. Она шла, потупив глаза, и какая-то задумчивая важность, разлитая во всей фигуре её, резко и печально отражалась на сладостном контуре детски-нежных и кротких линий лица её. <…> Минуты через две женщина подняла голову, и опять яркий свет лампады озарил прелестное лицо её. Ордынов вздрогнул и ступил шаг вперёд. Она уже подала руку старику, и оба тихо пошли из церкви. Слёзы кипели в её тёмных синих глазах, опушенных длинными, сверкавшими на млечной белизне лица ресницами, и катились по побледневшим щекам. На губах её мелькала улыбка; но в лице заметны были следы какого-то детского страха и таинственного ужаса. Она робко прижималась к старику, и видно было, что она вся дрожала от волнения…»

Впоследствии Катерина рассказала Ордынову свою печальную повесть, как погибли её отец и матушка, а она вышла замуж за их погубителя Мурина, приобретшего над ней таинственную колдовскую власть, как сгубил Мурин и Алёшу — её детскую любовь. Самое мрачное и преступное в судьбе Катерины, что давит её душу безмерно, — страшная тайна, в которой она Ордынову признаться не смеет: Мурин, судя по всему, её настоящий отец. Мать грозит ей перед смертью, что выдаст правду мужу: «Уж я скажу ему, чья ты дочь, беззаконница!..» А сам Мурин в кульминационной сцене трижды при Ордынове, мрачно издеваясь над ним и над Катериной, называет её в открытую дочерью. И, конечно, есть доля правды в словах Мурина о Катерине, что она «полоумная», «помешалась»… Увы, и любовь Ордынова не спасла её, не вырвала из преступной власти Мурина: колдун и на этот раз одолел — выгнал по существу Ордынова с квартиры, а затем и вовсе увёз куда-то, спрятал свою подневольную Катерину.

По мнению исследователей, значительное воздействие на обрисовку характера и образа Катерины оказала Катерина из «Страшной мести» (1832) Н. В. Гоголя.

Катя

«Неточка Незванова»

Дочь князя и княгини Х—х, младшая сестра по матери Александры Михайловны. Неточка Незванова, попав после смерти родителей в дом князя Х—го и очнувшись после болезни, увидела Катю впервые: «Вновь открыв глаза, я увидела склонившееся надо мною лицо ребёнка, девочки одних лет со мною, и первым движением моим было протянуть к ней руки. С первого взгляда на неё, — каким-то счастьем, будто сладким предчувствием наполнилась вся душа моя. Представьте себе идеально прелестное личико, поражающую, сверкающую красоту, одну из таких, перед которыми вдруг останавливаешься как пронзённый, в сладостном смущении, вздрогнув от восторга, и которой благодарен за то, что она есть, за то, что на неё упал ваш взгляд, за то, что она прошла возле вас. Это была дочь князя, Катя, которая только что воротилась из Москвы. Она улыбнулась моему движению и слабые нервы мои заныли от сладостного восторга. <…> Каждое утро Катя подходила к моей постели, всегда — с улыбкой, со смехом, который не сходил с её губ. Её появления ждала я как счастья; мне так хотелось поцеловать её! Но шаловливая девочка приходила едва на несколько минут; посидеть смирно она не могла. Вечно двигаться, бегать, скакать, шуметь и греметь на весь дом было в ней непременной потребностью…» Характер Кати осложнял жизнь и ей самой, и окружающей. Неточка проницательно замечает: «Покраснеть, сгореть от стыда — было её первым движением почти при каждой неудаче, в досаде ли, от гордости ли, когда её уличали за шалости, — одним словом, почти во всех случаях. <…> Бедняжка была горда и самолюбива