Я уже не раз бывал в этом кабинете и успел изучить немногочисленные, но неизменные привычки хозяина. Например, я отлично знаю, что Шурфу будет приятно, если я несколько минут постою перед одним из стеллажей с книгами, восхищенно качая головой и как бы не решаясь попросить его дать мне почитать одно из этих сокровищ. Просить, собственно говоря, не полагается ни в коем случае, поскольку, с одной стороны, сэр Шурф ни за какие коврижки не согласился бы расстаться с книгой из своей библиотеки, но, с другой стороны, ради такого близкого друга, как я, он готов почти на все. Такая дилемма вполне могла бы свести парня с ума. Боюсь, тут даже его хваленая дыхательная гимнастика не очень-то помогла бы.

Экспериментировать в этой области мне пока что-то не хочется, поэтому я исполнил непродолжительный ритуальный танец перед стеллажом, восхищенно покачал головой и промычал что-то невразумительное, старательно изображая завистливый блеск в глазах.

Наконец решил, что хорошего понемножку, прекратил топтаться, развернулся и направился к окну, чтобы устроиться поудобнее и наконец-то узнать, что стряслось.

– Какой ты все-таки неуклюжий, Макс, – почти сердито проворчал Шурф. Подошел к стеллажу, возле которого я только что стоял, наклонился, поднял с земли что-то невидимое и бережно поместил это самое невидимое на одну из полок.

– Что я успел натворить? – изумился я.

– Ты слишком быстро развернулся и уронил на пол мою пылинку, – невозмутимо пояснил он. – Хочешь сказать, ты ее не заметил?

– Пылинку?!

Честно говоря, я начал беспокоиться. А вдруг сейчас окажется, что в светлой голове сэра Лонли-Локли перегорел какой-нибудь полезный полупроводник и ему требуется не дружеская беседа со мной, а несколько дюжин спокойных дней в Приюте Безумных? Только этого не хватало.

– Я не устаю удивляться твоей невнимательности, – строго сказал Шурф. – Вообще-то, при твоем могуществе следует придавать немного больше значения всему, что происходит в окружающем мире. Неужели ты не заметил, что на этой полке была пылинка? Между прочим, она не так уж мала.

– Я сейчас буду или плакать, или смеяться, – честно предупредил я. – Вот только решу, что уместнее в данной ситуации, и сразу же начну. Что за пылинка, Шурф? Ты же не выносишь пыли!

– Правильно, не выношу, – кивнул он. – Если бы ты был немного наблюдательнее, ты бы заметил, что в моем кабинете нет ни единой пылинки, кроме той, что ты столь неосмотрительно стряхнул с полки. – Он наконец понял, что я уже почти готов испугаться, и снисходительно пояснил: – Я всегда сам убираю в этом кабинете, поскольку было бы несправедливо заставлять других людей страдать из-за моей любви к чистоте. И, как ты понимаешь, после моей уборки в этом помещении не остается ни пылинки – кроме одной-единственной. Это очень хитрая пылинка, Макс. Однажды я заметил, что она прячется от меня во время уборки – как разумное живое существо. А когда уборка заканчивается, эта пылинка снова появляется на виду. Она, знаешь ли, весьма общительна и довольно бесстрашна.

– «Общительна»? «Бесстрашна»? Пылинка?! – Я уже ничего не понимал.

– Можешь себе представить, – подтвердил Шурф. – После того как я это понял, я проникся к ней уважением и взял пылинку под свою защиту. Теперь она имеет право покоиться на любой из моих полок – какая ей понравится. Взамен пылинка обещала мне не находиться на полу, ковре, стенах и подоконниках, поскольку я объяснил ей, что в этой ситуации она утратит индивидуальность и станет похожа на обыкновенную бытовую грязь. Надеюсь, теперь ты понял, почему я был несколько выбит из колеи, когда ты уронил ее на пол?

– Теперь понял, – сдержанно согласился я.

Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы уже хохотал как сумасшедший. Но ради сэра Шурфа Лонли-Локли я готов держать себя в руках сколько понадобится – хоть до следующего года, который, впрочем, не за горами.

– Ладно, – сказал я, усаживаясь по-турецки на ковер. – Надеюсь, твоя маленькая приятельница не станет обижаться на неуклюжего дядю Макса. Передай ей мои искренние сожаления по поводу этого инцидента. А теперь рассказывай, что все-таки у тебя стряслось?

– Я уже один раз поправил тебя: не «стряслось», а просто случилось, – педантично заметил Шурф, усаживаясь рядом. – Действительно ничего из ряда вон выходящего. Просто я получил наследство.

– Ты мне вот что скажи: тебя поздравлять или соболезновать? – спросил я. – Вообще-то наследство – неплохая штука. Но обычно его получают одновременно с известием о смерти близкого человека, так что…

– Меня не следует поздравлять и уж тем более соболезновать, – равнодушно сказал Шурф. – Наследство, насколько я уяснил, пустяковое: старая ферма в горах графства Хотта и несколько сундуков с добром, которое могло бы осчастливить разве что владельца соседней фермы. А получил я его от человека, которого ни разу в жизни в глаза не видел, так что принимать соболезнования было бы несколько неуместно. Если они кому-то и нужны, так это Хельне, поскольку умер ее двоюродный дед, Хурумха Кутык. Впрочем, насколько я знаю, она никогда не была особо дружна с его семьей.

– Но почему он завещал тебе свое имущество?

– Не знаю. Тем не менее, всякий покойник имеет право на уважительное отношение к его последней воле. Особенно если он не поленился стать призраком, чтобы лично высказать свои пожелания.

– Стоп! – решительно сказал я. – Сэр Шурф, а можно все по порядку? Не такая уж у меня гениальная голова. Скорее наоборот.

– Да, к сожалению, – спокойно согласился он. – Впрочем, мне и самому больше нравится излагать все по порядку. Начать, пожалуй, следует с того, что моя жена родом из графства Хотта. Впрочем, ее родители переехали в Соединенное Королевство, когда Хельна была еще маленькой девочкой. Сначала они поселились в графстве Вук, потом переехали в Ландаланд, а Хельна оказалась в Ехо, когда поступила в Университет, да так здесь и застряла.

– Не знал, что она у тебя – университетская девочка, – уважительно сказал я.

– Разве? Странно. Вообще-то, такие вещи заметны с первого взгляда, – пожал плечами Шурф. – Впрочем, она училась там в самом начале Эпохи Кодекса, а потом дюжины две лет работала в «Королевском голосе» у сэра Рогро, пока не решила, что сидеть в моей гостиной и писать стихи гораздо приятнее, чем каждое утро ходить на службу в редакцию.

– Так леди Хельна еще и стихи пишет? – изумился я.

– Да, и неплохие, – меланхолично ответил мой друг. Мне показалось, что стихи леди Хельны были не совсем в его вкусе и только врожденное чувство объективности вынуждало его отдавать ей должное.

– А она никогда мне об этом не говорила, – огорчился я.

– Вы еще не настолько близкие друзья, – объяснил Шурф. – Если бы Хельна хотела иметь побольше слушателей, она бы просто ходила в «Трехрогую луну». И, думается мне, очень быстро стала бы весьма популярной личностью в этой среде. Но таинственность и молчание пока кажутся ей более привлекательными, чем популярность. Впрочем, если ты будешь время от времени навещать ее на протяжении лет тридцати-сорока, она непременно посвятит тебя в свой маленький секрет.