class="p1">Итак, к моменту публикации статьи Яковлева Большая система «СССР» при всём внешнем блеске находилась в состоянии структурного кризиса, который охватывал практически все сферы, что довольно остро проявлялось в идеологии. Всё это напоминает ситуацию галактической империи из азимовской «Академии» («Foundation»), только вот стратега спасения типа математика Селдена в СССР не нашлось.

Системный антикапитализм исчерпал качественные возможности развития, номенклатура заблокировала его трансформацию в посткапитализм, реализуя инерционный застойно-плоскостной вариант развития, который не мог продолжаться длительное время и на который в связи с отказом номенклатуры от рывка в посткапиталистическое будущее всё более деформирующее давление и влияние объективно должен был оказывать системный противник, капитализм – сначала по модели «волк в виде бабушки» (1970-е годы), а затем в виде самого натурального волка с ощеренными клыками и физиономией Рейгана.

В начале 1970-х годов до этого было далеко; к тому же часть западной верхушки готова была к сотрудничеству с советской (эта часть впоследствии проиграла, в том числе и потому, что её противники нашли себе в СССР адекватных подельников). Однако более или менее дальновидным номенклатурщикам уже на рубеже 1960-1970-х годов были видны невесёлые перспективы. Темпы экономического роста и научно-технического прогресса снижались; снижались показатели роста производительности труда: с 39 % в 1966–1970 гг. до 25 % в 1971–1975 гг. (цифры завышены официальной статистикой, впрочем, и ЦРУ часто завышало показатели советской экономики). Две республики – РСФСР и Белорусская ССР – по сути кормили все остальные; при этом из-за роста населения среднеазиатских республик (т. е. роста преимущественно неславянского мусульманского населения) Центру приходилось вкладывать средства именно в эту, разбухающую и, как минимум, не менее коррумпированную, чем Закавказье, часть Союза, в которой материально-денежные потоки из Центра исчезали как в «чёрной дыре». Плюс угроза нарушения этнического баланса со всеми вытекающими этнокультурными и властными последствиями.

Общий рост населения, пусть и замедляющийся, разбухание на основе «застоя» и благодаря ему номенклатуры и её слоёв-прилипал (обратная сторона – закупорка «социальных каналов» и пробуксовка «социальных лифтов»), формирование партийно-хозяйственно-мафиозных кланов с собственной экономической базой, рост слоя советских «лавочников», подстёгнутый косыгинской реформой, – всё это давило на «общественный пирог», уменьшало его. Последний увеличивался намного медленнее по сравнению с растущим спросом всё большего числа претендентов на него, и нефтяные деньги не были кардинальным решением этого вопроса, тем более что даже в номенклатурной среде они распределялись неравномерно и, с точки зрения определённых ведомств, несправедливо; неудивительно, что в конце 1970-х годов эти ведомства (МО, КГБ) оказались заинтересованы в «небольшой» (как им казалось) войне, способной перенаправить денежные потоки в их сторону и вообще изменить расклад ведомственного контроля над ресурсами страны. Хотели как лучше (для себя). Вышло иначе.

Отчасти решать ряд экономических проблем, купируя кризисные явления, позволяла «теневая экономика». Уже в 1970-е годы в неё было вовлечено значительное число людей: в конце 1970-х она обеспечивала 10–15 % национального дохода и 25–30 % личного потребления граждан. Это – согласно официальным цифрам, явно заниженным.

В виде «теневой экономики» советская верхушка столкнулась с угрозой накопления частных средств, способных превратиться в капитал, независимый от центроверха («государства»). Этот процесс должен был быть поставлен под контроль. Кем? КГБ, МВД, Комитетом партконтроля и контрразведкой; скорее всего, последним в острой конкуренции с первым. В острой ситуации второй половины 1980-х годов во время «эвакуации режима» «теневая экономика» стала спасительной зоной помещения «средств партии», как во второй половине 1970-х – неожиданно пришедших и не вполне учтённых нефтедолларов. Такая подзаконная экономика превращалась во внезаконную или даже надзаконную.

Однако, решая экономические проблемы системы в качестве спасательного пояса, «теневая экономика» топила её социально: коррупция, подрыв морали (доход среднего теневика в 5-10 раз превышал доход среднего советского гражданина), внелегализация/криминализация социальных процессов. Поддержание застойно-плоскостного аттрактора «на свету» в определённой степени поддерживалось социальной энтропией «в тени». А перелёты «из света в тень» и назад ещё больше разлагали верхушку. Важный сегмент верхних слоёв всё больше жил по законам «тени», и контакты с Западом только усиливали эту тенденцию, выковывая целое поколение советских негодяев-терминаторов системы. Впрочем, она их и породила – как и свою «тень», теневую, т. е. подзаконную экономику. И когда встала задача превращения в собственников и перехвата управления страной, эта экономика стала одним из средств, рычагов. Надо было, помимо прочего, только поменять/уничтожить советские законы, прежде всего те, что регулировали экономику (например, на июньском пленуме 1987 г.), и создать хаос, «возрастающее расхождение элементов системы», как сказал бы А. Богданов. «Тень» перестала знать своё место, а результат – в 1990-е – чётко определил М. Ножкин: «Опять Россию словно леший сглазил, опять наверх попёрла лабуда».

Особенность большой части нынешней лабуды заключается в её негативном отношении – от неприязни до ненависти – к России вообще и к СССР, в котором они родились. Причина понятна: кем эти персонажи были в СССР? Кем бы они остались, если бы Союз сохранился? Кем им и положено быть – неудачниками, шлемазлами, лузерами: кто-то продолжал бы завлабствовать; кто-то – преподавал бы научный коммунизм или марксистско-ленинскую философию в непрофильных вузах и, пуская злобные слюни, втихаря читал антисоветскую и русофобскую литературу; кто-то торговал бы цветами или поддельными джинсами, время от времени покуривая травку; кто-то пытался бы совращать девочек или мальчиков после произнесения прочувствованных речей на комсомольских активах районного масштаба.

Разве могут те, кто сегодня выскочил из грязи, признать, что в советское время они были неудачниками? Конечно, нет. Легче обвинить во всех личных бедах систему, которая их не оценила, которая, подумать только, призывала к творчеству и хотела, чтобы граждане были творцами, словно бросая им в лицо, подобно швейковскому капралу, его бессмертное: «Помните, скоты, что вы люди» (в данном контексте не имеет значения, что сама система нарушала свои же призывы и принципы). А какое творчество может быть у тех, о ком, например, немецкая газета написала, что в Германии его не взяли бы даже бухгалтером на захудалую мыловаренную фабрику? Характерная черта всей этой бездари, всех этих позднесоветских маргиналов, которые в постсоветской реальности так и остались маргиналами, только с деньгами (которые ещё как пахнут), в – ненависть к интеллекту, к образованности, к высокой культуре, в конечном счёте – к уму. Их любимый вопрос-присказка: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Невдомёк этим кармическим троечникам, что почти 200 лет назад на этот вопрос ответил Талейран: «Для того чтобы иметь много денег, не надо иметь много ума, а надо не иметь совести». Социальная пена её и не имеет.

И вот теперь эта пена, поднятая во власть исторической бурей, мстит. Мстит России реальными делами. Мстит народу, на который всегда