Потеряв интерес к происходящему, все радостно поддержали его предложение.

— Прекрасно. — Дилан взял кочергу, стоявшую рядом с камином, и указал ею на Стэна, который держал в руках щит для голосования. — А теперь я буду читать имена подозреваемых, а вы должны поднять руки, если считаете, что преступление совершил этот негодяй. Предупреждаю, если кто-то проголосует дважды, то я заставлю его сделать двадцать отжиманий и провести остаток выходных в казармах. Итак, начинаем. Дворецкий Местик. Неумелый слуга. Царапины на серебряной полировке и разбавленный водой портвейн. Поднимите руки, если вы считаете, что именно он задушил ослепленных страстью жертв.

Флисс сосчитала руки.

— Три, дорогой Пигги.

Стэн мрачно поставил три черты рядом с собственным именем.

— А кто считает, что на это гнусное злодеяние оказалась способна, пристрастившаяся к наркотикам певица в стиле блюз? — спрашивал Дилан. — Особый наклон головы является признаком склонности к насилию — по крайней мере, так мне говорила няня. Нажмите на кнопки, если вы думаете, что она задушила сладкую парочку.

Флисс посчитала.

— Только один голос, мой безумный Пигги.

— Один, старина Местик. — Дилан откашлялся. — Чудесно. А сейчас мы переходим к баронессе, автору детективных романов. Я жду ваших голосов. Помните, ребята, она моя бывшая жена. Немного не в себе.

— Двадцать, мой идеал мужественности.

— Спасибо, моя маленькая щекотунья. Двадцать голосов, Местик. Двадцать — это четыре раза по пять, так что тебе придется посчитать до конца своих познаний в математике четыре раза. Это не займет много времени. А я пока покурю. — Он зажег сигарету.

— Затем идет наш процветающий символ удачи… э-э-э… мистер Тесс Тостерон. — Дилан сверился со своими записями. — Владелец клуба в Нью-Йорке. Сегодня он держался незаметно, но в целом довольно изворотлив. Возможно, отдыхает наверху после долгой прогулки по полям. Очень любит коров.

— Особенно одну, — раздался негромкий голос у двери.

Дилан застыл.

Пытаясь зажечь дрожащими пальцами сигарету, Саския подняла глаза, сияющие триумфом и благодарностью.

В дверях стояла Фоби, ослепительная и беспощадная.

— Я уверена, что это сделал он. — Она вошла в комнату. — Он настолько ядовит, что убивает все, к чему прикасается.

Сжав банку кока-колы с такой силой, что она помялась, Феликс больше не сделал ни одного движения.

Думая, что это был очередной непредсказуемый поворот сюжета, почти все гости с ожиданием посмотрели на Фоби. Она завладела нужным вниманием аудитории. Единственным человеком, который не смотрел на нее, был Феликс. Фоби сделала еще несколько шагов, чтобы находиться на одинаковом расстоянии от него и от Саскии.

Он продолжал неподвижно смотреть на банку кока-колы. Она быстро отвела взгляд, зная, что не сможет пройти через это, если будет смотреть на его реакцию, не сможет произнести слова, которые Саския заставила ее выучить.

— Феликс Сильвиан, — медленно сказала Фоби, — полное дерьмо.

Сообразив, что она говорила не о выдуманном персонаже, несколько человек начали удивленно переговариваться приглушенными голосами.

— Он разрушает людей ради своего удовольствия, — продолжила она. — Что было бы достойно дьявольской зависти, если бы он не был таким жалким и не способным ни на что другое.

Из-за напряженно поднятых плеч Феликса на нее с изумлением смотрел Манго. Восторженная улыбка исчезла с его лица, как отпущенная тетива лука, когда он внезапно понял, что Саския заставляла Фоби сделать.

— Феликс соблазняет и уничтожает, — продолжила она помертвевшим, как у одурманенного морфием пациента, голосом. — Вооружившись широкой улыбкой и маленьким скользким членом, он укладывает в постель девушек, которые с радостью слушают его остроумные реплики, а затем говорит им, что они шлюхи. Возможно, иронично. Определенно, печально. Без всякого сомнения, трагично — смотреть на то, что у него получилось. Единственный опыт, который хочется забыть.

Когда Фоби сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуха, кто-то засмеялся. Феликс взглянул на нее в первый раз с того момента, как она вошла в комнату, и сразу пожалел, что сделал это. Она снова зачесала назад волосы, подкрасила губы и еще темнее подвела горящие зеленые глаза. Она была такой высокой, спокойной и уравновешенной в своем потрясающем платье. Между поднятым подбородком и расправленными плечами ее длинная шея казалась тонкой, напряженной дугой гнева. И она намеренно не смотрела на него.

— Я была достаточно невезучей, чтобы стать одним из трофеев Феликса, — продолжила Фоби, рассматривая лица своих зрителей. — Последние недели он называл меня стервой, сукой и шлюхой. Не особенно оригинально, но кажется, Феликсу проще запоминать короткие слова. Он трахался со мной в темноте, а иногда и при свете, так что я могу с точностью сказать, когда он кончает — хотя, хватит и простого счета до десяти. Он так изворотлив, что может поцеловать собственную задницу, а теперь это окажется для него полезным, потому что я больше не собираюсь этого делать. Мне надоело смотреть, как он любуется своим отражением в серебряной ложке, с которой он родился, и я ухожу.

«Остановите меня!» — беззвучно кричала она. Перестаньте смеяться, смотреть, шептаться и упиваться зрелищем. Просто остановите меня, ради бога. Останови меня, Дилан.

Но он зажег еще одну сигарету и с мучительным молчанием посмотрел на Феликса, не делая ровным счетом ничего.

— Я хочу, чтобы он исчез из моей жизни, — продолжила Фоби. Каждое слово жгло ее сердце, словно раскаленное железо. — Он чертовски настойчив, но с меня хватит его больного недалекого ума и отсутствия мужества.

«Возрази, Феликс! Ради бога, скажи что-нибудь. Защищай себя».

— Он больше не нужен мне, — сказала она срывающимся голосом. — Он глуп, он тщеславен, он неудачник и он слишком сильно любит себя, чтобы обращать внимание на других. Он думает, что женщин можно поставить наравне с использованным презервативом — трахай их и бросай их, вот его девиз. Утоли зуд и вышвырни суку. Но есть одна сука, которая сделает это первой. Мой девиз — избавляться от неудачников.

Она взглянула прямо на него, отчаянно желая спровоцировать реакцию, но когда посмотрела в эти мучительно несчастные глаза, единственная реакция на ее слова возникла в ней самой. Ей следовало быстро уйти, пока она не сломалась.

Направляясь к двери, Фоби задержалась у человека, которого любила больше всего на свете, и обнаружила, что не может видеть его из-за слез.

— Прощай, Феликс, — сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Я это сделала.

Оказавшись за дверью, она бросилась прочь от радостных возгласов и аплодисментов и так быстро распахнула следующую обитую сукном дверь, что она ударила ее по лицу. Спотыкаясь вошла в пустую кухню, открыла дверь чулана и подхватила на руки радостную Яппи. Отворачиваясь от теплого языка, Фоби распахнула дверь в сад и побежала по траве, сбрасывая туфли и чувствуя, как ноги утопают в росе. В конце сада она перебралась через железное ограждение и бросилась вперед по заросшей травой дороге, спотыкаясь на бегу и не замечая боли, когда ей в пятки впивались острые камни, а кусты ежевики царапали ноги.