И вот, в общем, предлагает он нам сделку. Мы разгружаем всю его подводу, а он нам за это пять фунтов шоколаду отвешивает! А я, сказать по правде, до тех пор шоколаду и не пробовал, даже не представлял – какой он на вкус. Короче, глаза у нас тут же загорелись, и мы, конечно же, согласились. Нам-то, мальцам, чего надо? Конечно, сейчас я бы лучше денег потребовал, а тогда…

В общем, намаялись мы – будь здоров! Здоровенную такую подводу разгрузили втроём! Да и ящики там тоже тяжёлые – из толстых досок сбитые. Уж не знаю, сколько там внутри было того шоколаду, но сам ящик весил – мама, не горюй! Часа два тягали по самому солнцепёку. Да ещё и тащить надо было шагов за сто, а то и больше.

Короче, когда всё было кончено, мы дышали уже как загнанные лошади. Рубахи мы поскидывали, но и штаны были насквозь мокрые от пота. Но, самое главное, купец не обманул! Прямо при нас достал из штанин безмен и отвесил ровно пять фунтов шоколадных кругляшей, и даже, по просьбе Тёрни, разделил их поровну на три части. Это же получилось почти по два фунта на человека! Я не мог поверить, что держу столько шоколада сразу в руках!

С этими кульками мы втроём тут же бросились в тихое спокойное место. У нас неподалёку есть тихое арионнитское кладбище – уединённое место, заросшее деревьями. Там почти никогда не бывает людей. И вот мы любили там сидеть. И сейчас мы направились туда.

Было у нас там любимое дерево –яблоня, старая-престарая. Она уже почти не плодоносила – несколько мелких дичков на всём дереве, но зато была огромной, раскидистой, и в её ветвях было очень удобно располагаться. Вот мы и залезли на эту самую яблоню втроём, чтобы насладиться шоколадом.

Положили в рот каждый по кругляшу, стали медленно рассасывать, наслаждаясь каждой секундой. Ничего вкуснее и слаще я в своей жизни ещё не пробовал! Мне казалось, что даже сахар не такой сладкий, каким был тот шоколад! Это было настоящее блаженство!

Но съев некоторое количество кругляшей, мы стали, конечно, наедаться. Опять же, они были такие сладкие, что очень хотелось пить, а воды не было. И вот мы стали закидывать в рот уже по два, по три кругляша, стали жевать их, а не сосать… И никто не хотел признаться первым, что он уже наелся. Мы словно отрабатывали сейчас за то, что таскали те коробки.

Мы, конечно, болтали между собой, и вот мой второй приятель, Тосс, что-то такое сказал, и как-то поддел Тёрни. И тот, недолго думая, возьми, да и швырни в него шоколадным кругляшом! А Тосс тут же запустил в него в ответ своим! И что тут началось! Мы начали швырять друг в друга шоколадом, крича и смеясь.

Я сам не знаю, как так вышло – я будто бы опьянел! Это было такое ощущение свободы! Вот ещё вчера ты даже не пробовал ни кусочка, а сегодня ты уже им швыряешься! Мы казались себе невероятно крутыми и очень богатыми. Я словно бы швырялся золотом!

Расшвыряв все свои запасы и вдоволь отсмеявшись, мы слезли с дерева. Каждый из нас старался делать вид, что его совершенно не интересует, что где-то тут, в траве под ногами лежат целые сокровища. Даже не оборачиваясь, мы пошли прочь с кладбища. Три придурка, возомнивших себя королями.

Но стоило нам отойти совсем недалеко, как разные мысли стали появляться у меня в голове. Сначала, конечно, это была жадность – я вдруг осознал, что добровольно выбросил очень дорогие штуки, причём дорогие не только в смысле их стоимости, а вообще. Но потом как-то запоздало пришла вторая мысль – ведь у меня есть две сестры, которые тоже никогда не пробовали шоколада, и их брат-идиот разбросал всё по кладбищу.

Мне стало ужасно стыдно, аж слёзы навернулись. Но не менее стыдно мне было показать своим приятелям, что я – совсем не такой крутой, как они, что я сломался. Поэтому я продолжал идти, однако, против воли шаги мои замедлялись. И тут я заметил другую вещь – мои дружки тоже шли всё медленнее и медленнее, и в их головах, похоже, творилось то же самое. Когда этот странный угар прошёл, каждый, судя по всему, переживал то же самое, но при этом боялся признаться остальным.

Так мы и шли – три идиота. И я понимал, что мы так и уйдём, потому что ни у кого не хватит смелости предложить вернуться. У меня, было, проскочила мысль вернуться потом, позже, и собрать всё, но от этой мысли стало ещё гаже. В общем, я не выдержал и сказал, что иду назад. Тосс, было, начал насмехаться надо мной, но я видел, как он обрадовался в душе. А Тёрни неожиданно меня поддержал, и вообще сказал, что мы вели себя как маленькие, и что лучше было эти шоколадки отнести родным.

И вот мы бегом вернулись под ту яблоньку и принялись собирать то, что смогли найти. Нашли, конечно, не всё, но многое. Благо, погода стояла сухая, а на кладбище было относительно прохладно из-за тени, так что кругляши были не потаявшие, а пыль очень легко было обтереть. Мы собрали всё в одну кучу, а затем поделили на троих прямо по счёту.

И вот я со своей долей добычи вернулся домой. Вы бы видели, как были счастливы мои сестрёнки! Как была счастлива мама, что у неё растёт сын, который уже способен заработать. И даже отец уважительно пожал мне руку в тот день – впервые в жизни! И мне кажется, что я в тот момент испытал даже больше радости, чем тогда, когда швырялся шоколадками в друзей.

– Зря на себя наговаривал, дружище! – воскликнул Кол. – Отличная история!

– Ты – молодец! – поддержала Мэйлинн. – Я всегда знала, что ты – добрый и щедрый!

– Ой, да ладно вам! – Бин покраснел от удовольствия, и поймал себя на мысли, что его тошнота почти прошла, настолько он увлёкся повествованием.

– Прекрасная история, юноша, – похвалил Каладиус. – И, я так понимаю, теперь моя очередь рассказывать?

– Мы все с нетерпением ждём этого, мессир, – ответил Варан. – Вот уж ваша история, наверное, и вовсе будет совершенно невероятной!

– Не могу поверить, что сам мессир Каладиус из собственных уст поведает мне одну из своих многочисленных историй! – воскликнула Мэйлинн и даже в порыве радости прижала руки к груди, за что, правда, тут же поплатилась, не удержав равновесия и завалившись на бок.

– Осторожней, подруга, – рассмеялся Кол и вновь вернул лирру в сидячее положение. – Поменьше восторгов! Ну что ж, мессир, мы все обратились в слух.

***

– Я надеюсь, вы понимаете, что в моем возрасте довольно сложно говорить о самом счастливом моменте в жизни, – даже Каладиус не избежал вводного слова. – Само понятие счастья истирается и метаморфируется за такое количество лет. Я могу сказать, что сейчас для меня счастье – вкусно покушать, хорошо отдохнуть, узнать что-то, ранее неведомое. Счастье вновь почувствовать себя живым спустя столько лет, благодаря вам, – маг взглянул на Мэйлинн. – Но вот понятие такого, глобального счастья – я более не могу его осознать. Это как вернуться к развалинам своего старого дома: ты знаешь, что он был тут, ты видишь его в своих воспоминаниях, но по сути – это всего лишь руины. Поэтому я прошу прощения, что мне придётся чуть изменить установленные правила. Я расскажу не самое счастливое воспоминание, поскольку такового у меня нет, и я буду неискренен. Я расскажу один из случаев, вспоминая о котором, я горжусь тем, что сделал.