упрямый, и хозяину надоело каждый день самому таскать тюки на рынок.

— То есть мул не хотел возить их на себе?

— Я же уже сказал: он был упрямый и своенравный.

— Но если мул ничего не возил, зачем хозяин таскал его с собой на рынок?

— Я что, сказал, что хозяин мула отличался особым умом? — фыркнул Симон. — Двадцать брошей!

— Но ты не справился.

— Он все равно мне заплатил, за потерянный нож.

— Умно, Симон, — улыбнувшись, кивнула Плакса. — Похоже, ты все же кое-чему у меня научился. Другой вопрос: сколько лет на это потребовалось?

— Не особо выгодная сделка. Нож стоил пятьдесят.

— Лучше уж получить двадцать брошей, чем копытом по голове.

— Собственно, от удара копытом я и промахнулся.

— Ах вот как…

Ле Грутт развернулся кругом, злобно глядя на них обоих:

— Вы когда-нибудь заткнетесь? Сколько можно нести чушь!

— Надо же как-то скоротать время, — прошипел Симон Нож. — В чем проблема, Ле Грутт?

— Ты забрал десять процентов от моей доли! Вот в чем проблема!

Впереди послышался глухой удар: это Барунко наткнулся на дверь. Все столпились за спиной у великана, пока тот шарил в поисках засова. Наконец Лурма, недовольно ворча, протиснулась мимо него:

— Дай-ка мне.

После нескольких попыток она сумела ухватиться за засов, отодвинула его, открыла дверь и торжествующе взглянула на Плаксу.

Однако на нее никто не обращал внимания, ибо по другую сторону двери сидел на корточках обезьяноподобный демон, обеими руками яростно насилуя свой набухший пенис. Подняв взгляд, он моргнул и оскалился, показав острые клыки.

В воздухе просвистел нож Симона, но все, наученные горьким опытом, уже успели пригнуться, даже Барунко. Нож пролетел мимо демона и приземлился далеко в коридоре.

Не обращая внимания на демона, не прекращавшего своего занятия, Мортари бросился за ножом.

— Бей его, Барунко! — крикнула Плакса. — Он прямо перед тобой! Бей!

Барунко устремился вперед, но в то же мгновение демон содрогнулся и исторг мощную струю, залив великана с ног до головы. Тот отшатнулся:

— А-а-а! Мои глаза!

Завизжав, демон бросился бежать по коридору, сбив с ног Мортари, который успел подобрать нож. Снова вскочив, тот поспешил к Симону.

— Нож у меня! — крикнул Мортари. — Кинь его еще раз!

— Хватит вам! — бросила Плакса. — Лурма, будь так любезна, помоги Барунко привести себя в порядок.

— Что? Ты с ума сошла?

— Просто возьми ту фляжку с водой и хотя бы промой ему глаза.

— А если я забеременею?

— Такое может случиться, — объяснила Плакса, — только если ты вытрешь ему лицо тем, что у тебя между ног.

— Между ног! — пробормотал Барунко, шаря руками в воздухе. — Лицо! Скорее!

Нахмурившись, Лурма достала фляжку.

— Это моя особенная вода, — сказала она.

— С чего бы вдруг? — спросила Плакса. — Что в ней такого особенного?

— Из этой фляжки я пью, — ответила Лурма. — А теперь мне придется впустую тратить воду на рожу Барунко. Надеюсь, все слышали? Буду требовать компенсации за все, что я тут израсходовала.

— Надеюсь, ты забеременеешь, — сказал Ле Грутт.

— Что?

— Будешь вся светиться изнутри. Станешь еще красивее.

— Да пошел ты, Ле Грутт!

— Эй, я же хотел сделать тебе комплимент! Худов дух, чего ты такая мрачная? Вот что бывает, когда не светишься изнутри.

— Давайте побыстрее, ладно? — попросила Плакса. — Нужно идти дальше. Не торчать же нам тут всю ночь.

— Почему бы и нет? — нахмурился Симон. — Вся ночь наша. О чем вообще разговор, Плакса?

— Просто давайте побыстрее, — ответила она, устало потирая лицо.

— У тебя очень мокро между ног, — заметил Барунко после того, как Лурма сбрызнула его глаза из фляжки. — Ты что, описалась? Могла бы мне сказать. Я бы открыл рот.

За годы пребывания на дипломатической службе Кошмарии у Офала Д’Нита Флатрока появилось чересчур много свободного времени, что наводило его на более или менее постоянные размышления о природе политической власти в современную эпоху. Он пока что не был готов изложить некое подобие теоремы, поскольку все еще собирал длинный перечень наблюдений, характеристик и прочего, без чего нельзя было сформулировать какие-либо конкретные принципиальные положения.

В частности, тому препятствовал недостаток опыта, ведь единственные его контакты с правящими особами сводились к общению с предыдущим — ныне покойным — королем Н’Гормом (Младшим) и нынешним узурпатором Бошеленом Первым. Тем не менее в его распоряжении имелись исторические труды, доступные в Большой Фаррогской библиотеке искусств, алхимии, естествознания и пророчеств, небольшом здании неподалеку от Портовой площади. Впечатляющих размеров стол архивариуса отделял публику от библиотечного собрания, состоявшего из двенадцати переплетенных книг, восемнадцати свитков и семи каменных табличек. Сколь бы внушителен ни был стол, главным препятствием на пути к королевскому собранию письменных источников являлся сам архивариус. К счастью, бедняга панически боялся змей, ящериц, жаб, лягушек, а также прочих покрытых слизью, чешуей или тем и другим одновременно существ, под каковое описание вполне подходил и сам Офал.

Так или иначе, посол и архивариус достигли определенного соглашения, позволившего Офалу получить доступ к собранию в промежуток времени между полуночным колоколом и рассветом. Накопленная за века мудрость жителей Фаррога, как оказалось, содержала в себе немало полезного, несмотря на всю свою повергающую в уныние ограниченность.

До короля Н’Горма в Фарроге властвовали один за другим в основном слабые правители. Впрочем, подобная, хоть и довольно жестокая оценка выглядела мелочью по сравнению с тем мнением, которое сложилось у Офала о самом Н’Горме. Хладнокровно рассуждая, вполне можно было сделать вывод о его исключительной бесполезности для общества, а также о том, что позорное убийство упомянутого монарха стало, по сути, благом для всех (включая, возможно, и самого Н’Горма).

И все же сидевший сейчас в приемной за дверями тронного зала Офал считал правление короля Н’Горма полезным противовесом в возможной полемике по поводу искусства политического правления, где на другом конце спектра пребывал король Бошелен Первый.

Естественно, с политической точки зрения и с учетом нынешних обстоятельств Офал бы предпочел, чтобы Н’Горм сохранил как голову, так и трон, что позволило бы избежать предстоящей роковой встречи.

Услышав негромкие шаги, посол Кошмарии поднял взгляд и вздрогнул, увидев перед собой Великого епископа Корбала Броша, бесстрастно смотревшего на него маленькими глазками.

Откашлявшись, Офал приветственно кивнул:

— Пррллл ффллап…

— Только без этого, — прервал его Корбал Брош.

— Профтите. Добрый вещер, Великий епифкоп.

— Я объявил священную войну, посол.

— Да, но пощему?

Корбал Брош нахмурился:

—